на тихой улице, возле пустынной площади — полночь, час Золушки, — я сижу на тротуаре, с ясной головой, свесив ноги в канаву, сосу апельсин. Надо мной старая дама в соломенной шляпе, освещенная желтым, чадным пламенем коптилки. На телевизионном экране в витрине магазина — Гари Попленд и квартет Ма Хо, немо неистовствующие за зеркальным стеклом.
— Лучше? — сказала она.
— Лучше.
— Эти нынешние — у них никогда ничего нет, они только хотят.
— Чего они хотят?
— Что у тебя есть. Смотрите.
Голос был ложноамериканский:
— Что-нибудь надо, старик?
— А что есть?
— Есть белые, — сказал таксист. — Есть китаянки, есть португалки, есть индуски, есть испанки. Черных не спрашивайте. Черных мне не надо.
— Вот и правильно, мальчик, — сказала старая дама. — Будут от греха подальше.
— Мне сейчас ни черных, ни белых не надо.
— Я так и подумала, — сказала апельсиновая дама.
— Тогда вам надо в «Кокосовую рощу», — сказал таксист. — Очень культурно. Старые стрелки все туда ходят.
— Вас послушать — веселое место.
— Понимаю, о чем вы. Культура — дело хорошее, но недоходное. А меня спросить — так это одна сплошная провокация. Одежек, гадость, — кот наплакал, а рукам работы — только хлопать. Старые стрелки, они как? — душа просит, а плоть немощна.
Кажется, это про меня. По зрелом размышлении я склоняюсь к «Кокосовой роще».
— А еще я хотел сказать, они вас так не пустят, старик. Поглядите на себя.
— Не пойму, я что-то потерял нить ваших рассуждений. Вы хотите, чтобы я туда поехал?
— Ничего я не хочу. Я просто заметил, что вас туда не пустят.
— Попробуем.
— В этих культурных шалманах, знаете, здоровые вышибалы.
Мы поехали по безлюдным улицам, где то и дело вспыхивали неоновые ГОРДОСТЬ, ТРУД, КУЛЬТУРА. Автомобильный приемник поймал ночные известия. Потрясающие известия — судя по тому, как их подали. Затем последовало сообщение о скорости ветра, температуре и об урагане, который еще маячил где-то там.
— Теперь поняли, про что я говорил? — сказал таксист, когда мы остановились.
— Он изменился, — сказал я. — Раньше это был обыкновенный дом. Знаете, деревянные дома с высокой крышей и резными карнизами?
— A-а, старинные. Мы их все сносим. Не думайте, что таких много осталось.
Дом Генри был новый и прямоугольный, сплошное стекло. За стеклом — растения в горшках; за ними — жалюзи. Рваный камень стен, утопленные швы, тяжелая стеклянная дверь, тяжелая еще и от рекомендаций, данных разными клубами и туристскими агентствами, — как чемодан путешественника былых времен. А за дверью — вышибала.
— Здоровый, а? — сказал таксист.
— Крупный мужчина.
— Хотите попытать счастья?
— Может быть, попозже. А сейчас езжайте-ка не торопясь по улице.
Вышибала провожал нас взглядом. Я оглянулся; он продолжал смотреть на меня.
Но как же я мог забыть? Напротив «Кокосовой рощи» — что? Я поглядел. Я увидел.
Министерство общественного порядка и образования.
Университетский колледж.
Отделение художественной литературы.
Директор X. Д. Ч. Бел.
Телегр. Олимп.
— Ничего, что мы медленно едем? — спросил я водителя.
— Ничего, я часто работаю на похоронах, когда не вожу по девочкам.
На улице теперь — никаких перевернутых урн; никаких застенчиво мародерствующих псов-отщепенцев. Улица, по которой мы ехали, как с чертежа архитектора Над опрятными новыми зданиями мотались кроны деревьев. Ветер был крепкий; неслись тучи, черные с серебром. Мы остановились на перекрестке.
— Супермаркет, — показал шофер.
— Супермаркет.
Чуть дальше беспокойство мое развеялось. Где я ожидал и боялся увидеть дом, был пустырь. Я вылез из машины и пошел посмотреть.
— Чего вы ищете? — опросил таксист.
— Свой дом.
— Вы точно помните, что здесь его оставили? Очень неосторожно с вашей стороны.
— Мой дом снесли. — Я прошел по бурьяну, посмотрел.
— Дома тут нет, — сказал шофер. — Чего вы ищете?
— Объяснения. Ну-ка, езжайте отсюда. — Я заплатил ему. Он не уехал. Он остался на месте и наблюдал за мной. Я быстро зашагал назад, к «Кокосовой роще», ветер трепал мне волосы, хлопал рубашкой, и мне казалось, что именно так, хотя не ночью и не под грозовым небом, а ясным днем, при свете солнца, я впервые пришел на эту улицу. Ужас от неба и деревьев, и что-то толкается в ноги.
2
Тогда мне казалось, что мы сами привезли тропики на этот остров. В былые дни город оканчивался не песчаными пляжами и кокосовыми пальмами, а гнилым болотом, мангровыми зарослями и грязью. Потом землю отвоевали у моря, и люди, собиравшие устриц среди мангров, исчезли. На осушенной земле мы развели тропики. Мы сколотили наши армейские бараки, подняли наш флаг, посадили наши кокосы и живые изгороди. Между деревянными громадами с окнами, забранными сеткой, мы разбросали миленькие хижины, крытые пальмовым листом.
Мы привезли на остров тропики. А островитянам, наверно, казалось, что мы привезли им Америку. Все работали на нас. Ты спрашивал человека, что он делает; он не говорил, что водит грузовик или плотничает; он просто отвечал, что работает у американцев. Каждое утро по городу проезжали грузовики и собирали рабочих; каждый вечер грузовики выезжали с базы, чтобы отвезти их домой.
Островитяне являлись в наш кусок тропиков. Мы обследовали их кусок. В те дни ничего не было организовано. Рекламные листовки не объясняли вам, где покупать, где веселиться. Разбираться надо было самому. В барах ты начинал разбираться быстро; удовольствия мало, когда тебя бьют или грабят.
Про заведение Генри я услышал от одного человека на базе. Он сказал, что Генри держит на заднем дворе коз и иногда по воскресеньям их режет. Он сказал, что Генри тот еще тип. Это почему-то не очень вдохновляло. Тем не менее как-то в четверг вечером я взял возле базы такси и решил поглядеть сам. Таксисты знают все — так они говорят.
— Вы знаете тут Генри? — спросил я шофера. — Он держит коз.
— Остров у нас маленький, начальник, но не такой маленький.
— Вы должны его знать. Он коз держит.
— Нет, начальник, вы со мной начистоту, и я с вами начистоту. Если вы до коз охотник…
Я предоставил выбор маршрута ему. Мы ехали по старому ветхому городку: деревянные домишки, каждый на своем участке; сплошной упадок среди ярчайшей растительности. В таком городе добровольно не станешь искать развлечений; он наводил на мысли лишь о пустых послеполуденных часах. Одинаковые, тихие улочки. Одинаковые, унылые и скучные дома; очень мало народу и занимаются очень маленькими делами.
Таксист водил меня по разным комнатам, душным, занавешенным и таким грязным, что пропадала всякая охота развлекаться. В одной комнате был даже грудной ребенок. «Не
