казалось, я оскверняю их одним своим прикосновением.
– Они… – снова начала я.
– Они – твои, – тихо сказал Винсент.
Словно подслушал невысказанное вслух.
Я сдержала волну эмоций – «Твою богиню, Орайя, держи себя в руках!» – и прицепила ножны на пояс. Может быть, сейчас я их еще не заслужила. Но однажды заслужу. Когда одержу победу.
– Спасибо, – сказала я.
Винсент снова посмотрел на небо:
– Тебе пора идти. Солнце встает.
Он был прав. Мне вовсе не надо, чтобы меня сняли с состязаний за опоздание в Лунный дворец. Я кивнула. Но не успела повернуться, как он поймал меня за руку, вцепившись так крепко, что ногти вонзились в плоть.
– Орайя, не стану говорить, чтобы ты была осторожнее. Не буду, потому что знаю: ты и так осторожна. Я тебя сам этому научил. Быть стойкой. Умной. Быстрой. Сосредоточенной. Жестокой. Теперь тебе нужно оставаться именно такой. Тебе нельзя ни быть слабой, ни ошибаться.
Эмоции редко проявлялись у Винсента на лице. Но сейчас я уловила проблеск – один лишь только проблеск – какой-то странной нежности, которая пробежала по бесстрастным мышцам его лица и исчезла раньше, чем я и он смогли или захотели бы ее заметить.
– Хорошо, – сказала я.
– Ты должна быть лучше их.
И так же, как Винсент услышал то, чего я не говорила, сейчас и я услышала его невысказанные слова: «…чтобы восполнить то, чего у тебя нет».
На Кеджари нет места слабости, но моя слабость была заложена в моей человеческой плоти. Я закрыла глаза и увидела тело Иланы, с которым разделались так легко. Я сдержала волну тошноты, внезапную боль. Это тоже были проявления слабости.
Вместо этого я обратила свое горе в гнев. Я сделала его сталью.
– Знаю, – сказала я. – Я и есть лучше.
Несколько долгих мгновений Винсент не шевелился, потом отпустил меня.
– В клинках яд, – сказал он. – На некоторое время тебе хватит. Пополнять запас – через рукоять.
Я знала, что для Винсента это был такой способ сказать, что он меня любит. Никто никогда этих слов мне не говорил, – по крайней мере, я не помнила. Но он давал это понять год за годом тысячей способов, большинство из которых было связано со смертью.
«Я люблю тебя. Вот как ты сможешь остаться в живых. Вот как сделай, чтобы никто не причинил тебе вреда».
Для вампиров это равнялось самому ценному подарку.
Я кивнула, молча подняла руку, прощаясь, и мы расстались, не произнося больше ни слова.
Вернулась я, еле успев в срок, но когда вернулась, во дворце было тихо. Я задумалась, галлюцинация у меня или это поменялась планировка – очередной раз, – потому что, повернув за угол, я чуть не наткнулась на стену.
Нет – не на стену. На кого-то!
Я сообразила быстро. Отскочила так, чтобы между нами было несколько шагов, и только потом посмотрела ему в лицо. Клинки явились из ножен за считаные секунды. Матерь, какие же они легкие!
Я подняла взгляд и увидела темно-рыжие глаза, вбиравшие меня в себя.
На пиру, даже находясь в другом конце зала, я подумала, что этот мужчина не похож на большинство других вампиров, которых я встречала. Сейчас, стоя рядом, я уже не сомневалась. Черты лица Райна были резкими до неприятного, как будто каждая была слишком особенной, чтобы сочетаться с другими. Если на людях время оставляло свой отпечаток, на вампирах оно просто затирало несовершенства, оставляя им красоту, отточенную, как клинок ночерожденных. Но лицо этого мужчины явно несло на себе свидетельства прожитой жизни: его левая щека была отмечена шрамом из двух линий в виде перевернутой галочки, одна бровь казалась чуть выше другой, волосы небрежно лежали непослушными волнами.
Этот взгляд опустился по мне сверху вниз, переместился на мечи, приготовленные для удара. Его левая бровь, которая, кажется, постоянно была слегка приподнята, взделась еще выше.
– Это новые? Благодарение Матери, что вчера вечером у тебя их не было. А то я лишился бы ноги.
– Убирайся с дороги.
– Где ты была?
Я хотела пройти, но он оперся о противоположную стену, преградив мне путь на уровне лица широкой мускулистой рукой в кожаном рукаве.
– Я знаю, где ты была. Навещала короля ночерожденных. Это ведь ты? Его человеческая дочь? – Он склонил голову набок. – А ты знаменитость, знаешь об этом? Даже на окраинах. Прямо достопримечательность.
Я попыталась нырнуть у него под локтем и идти к себе в оранжерею, но он опустил руку, чтобы я не могла пройти.
– Ты меня ранила, – кивнул он на свою ногу.
– Ты меня схватил.
– Я пытался спасти тебе жизнь.
Не надо было мне даже ввязываться. Я почти слышала в ушах голос Винсента: «Подумай, что ты приобретешь от разговора. Обычно ответ – ничего».
Но мое эго заговорило первым. Я демонстративно оглядела себя.
– Мне так не кажется. Я спаслась, и я жива.
Бровь снова дернулась.
– Это пока.
Он сказал это как нечто очень смешное.
Но только сейчас, с секундным опозданием, мой разум вернулся к тому, что мужчина только что произнес: «Я пытался спасти тебе жизнь».
В ту ночь я была настолько не в себе, что даже не удосужилась подумать, кто меня схватил – и почему. Только сейчас до меня дошло, что он действительно пытался мне помочь, или по крайней мере так вышло.
Это было… странно. Настолько странно, что никак не расположило меня в его пользу. Отнюдь. Я была уверена, что поступил он так не от великодушия доброго сердца.
– Чего ты хочешь? – спросила я.
– Извинений. За то, что ударила меня кинжалом. Особенно учитывая, что я мог сдать тебя брату твоей жертвы, а не сдал.
Он наклонился ко мне, и я вслед за его движением сделала шаг назад.
– Это ведь ты убила того мужика?
Я фыркнула.
– Что такое? – нахмурился он.
– Я не дурочка.
– Правда?
– Ты хотела, чтобы он дал тебе повод. Тебе просто надо было распустить хвост.
Потому что в Доме Ночи все, что ни делается, – борьба за власть. Его выходка на пиру? Одно сплошное представление.
Ну и прекрасно. Пусть мои враги лучше смотрят на него, чем на меня. Но это не значит, что мне надо ему потакать. Может, ему было любопытно, что я такое, или просто любил поиграть со своей едой. Мне ни к чему знать, почему он ведет эту игру, мне достаточно знать, что я тут ничего не выиграю.
Я подняла меч:
– А теперь дай мне пройти.
Он выгнул брови:
– Я просил об извинениях, а получаю угрозы.
