ним все в порядке. Жив и здоров. Я должна испытывать облегчение.
Вместо этого какая-то часть меня раскалывается. Его не заставляли оставлять мои сообщения и звонки без ответа — он сам выбрал это.
— Спасибо. Это было бы здорово.
Я думала, что убедила Джордана в том, что между мной и Майлзом ничего не произошло. Но, возможно, его молчание более двадцати четырех часов означает, что он сомневается во мне, как и Натали.
Или Софи вернулась. Или она сказала ему, где она, и он планирует пойти побыть с ней.
В любом случае, он, вероятно, провел последние двадцать четыре часа, думая о том, чтобы порвать со мной, и именно поэтому он не разговаривает со мной. Он пытается понять, как и когда все прекратить.
От одной этой мысли моя грудь сильно, болезненно сжимается. Мы не можем сейчас расстаться. Не тогда, когда он только что подарил мне кольцо-обещание. Не тогда, когда через несколько месяцев мы будем учиться в одном университете на другом конце страны. Не тогда, когда мы будем жить в одной квартире. Не тогда, когда мы планируем все наше будущее вместе. Не тогда, когда мы идеально подходим друг другу.
В "Мариано" меня обдает запахом подгоревших тостов. Заняты только два столика и табурет, и все пятеро посетителей наблюдают за спором Мэйбл и Майлза за стойкой.
Пряди седеющих каштановых волос уже выбились из короткого хвостика Мэйбл, как будто она заканчивает двенадцатичасовую смену, а не открылась всего час назад. Майлз лениво набросил фартук на шею и даже не завязал его. Закаленные мускулы и намек на татуировку выглядывают из-под рукава его черной рубашки, а его лицо — пустая маска скуки.
Мэйбл машет перед ним в воздухе ломтиком подгоревшего тоста.
— Насколько сложно приготовить хлеб?
— Говорю тебе, у тебя поджарился тостер.
Мужчина на табурете с седыми волосами и отвисшими челюстями кричит:
— Тостеры не поджариваются, сынок. Тостеры… Ну, они поджаривают.
Майлз проводит рукой по лицу.
Мэйбл бросает подгоревший тост на тарелку.
— Я должна нанять его!
— Эм. — Я надеваю фартук, не уверенная, что действительно хочу участвовать в этом. — Я могу приготовить тост.
— О, отлично, — говорит Мэйбл, протягивая тарелку мне в руки. Честно говоря, тост твердый, как камень. — Ты нам нужна.
Прежде чем она успевает исчезнуть обратно на кухню, я говорю ей:
— Спасибо за брауни. Они были восхитительны. Мама уже сьела их.
Брови Мэйбл хмурятся.
— Какие брауни?
Я поворачиваюсь обратно к Майлзу, который сейчас без особого энтузиазма вытирает стойку и выглядит так, словно ему было бы веселее застрять в пробке.
— Э-э, неважно. Кто-то оставил нам брауни, и мама решила, что это ты.
Мэйбл поджимает губы.
— Тебе не следует есть еду, которая просто валяется без дела, когда ты не знаешь, кто ее приготовил. Кто знает, что в ней. — С этими словами она направляется обратно на кухню и рявкает, приказывая нам приступать к работе.
Я кладу в тостер два свежих ломтика хлеба.
— Ты испек эти брауни?
Майлз пожимает плечами. Вытирая столешницу, он все еще смотрит на нее, и я не могу не испытывать благодарности, что он смотрит не на меня.
— Возможно.
— Так почему же ты пытался подкупить нас?
— Не тебя. Только твою маму. Тебя я бы подкупил книгой.
Мое лицо теплеет. Есть что-то почти тревожное в том, насколько хорошо он все еще знает меня.
— Тогда зачем ты пытался подкупить мою маму?
— Подумал, что ей пришлось бы ненавидеть меня чуть меньше, если бы у нее были брауни.
— Она не ненавидит тебя, — автоматически отвечаю я, хотя не совсем уверена, что это правда.
Он фыркает.
— Все в этом городе так делают. — Он опирается руками на стойку и ухмыляется мне. — Значит, они были восхитительны, да?
— С ними все было в порядке. — Я сдерживаю улыбку, тронувшую уголки моих губ.
— Думаю, мне просто придется приготовить еще одну порцию.
— Я не могу представить, что ты готовишь. — Я пытаюсь представить Майлза, парня с темными волосами, татуировкой, в джинсовой куртке и с пропавшей сестрой, который проводит вечера, перепачканный в муке. Но я не могу. Я не могу совместить эту его версию с той, которую я знаю, с той, которую видят все остальные.
— Просто представь меня в одном фартуке, и ты сможешь.
Мое лицо начинает гореть, даже когда я говорю:
— Фу, нет, я это не буду представлять.
Но теперь, когда он вложил этот образ в мою голову, я не могу остановиться. И чем больше я говорю себе не думать о Майлзе голым под фартуком, тем больше этот образ врезается мне в память.
— Выпечка была чем-то вроде семейного занятия, — объясняет он. — Папе это всегда нравилось, и это было практически единственное время, когда мы с Софи ладили.
Ему, вероятно, не стоит признаваться в подобных вещах вслух, когда другие люди могут его услышать. Они уже думают, что он убил свою сестру. Ему не нужно давать им еще одну причину верить, что он это сделал.
Утренняя суета начнется с минуты на минуту, поэтому я проверяю свой телефон в последний раз. От Джордана по-прежнему ничего. Его молчание сводит меня с ума. Как и болтовня моего онлайн-тролля. У меня от него шесть новых уведомлений.
— Что случилось? — Низкий, чувственный голос Майлза звучит слишком близко.
Когда я смотрю на него, одна его рука лежит на стойке, а другая свободно свисает вдоль бока. Гладкие черты его лица расслаблены, но его глаза… Боже, эти глаза. Почему я не могу встретиться с ним взглядом, не желая растечься в лужицу?
— Я в порядке, — быстро отвечаю я и засовываю телефон под стойку.
— Верно. Вот почему ты выглядишь так, словно твоя собака сдохла.
Я не хочу рассказывать ему о проблемах с моим парнем или о моем онлайн-тролле, поэтому вместо этого я выбираю другую часть правды.
— Я подумываю о том, чтобы найти вторую работу. Мне действительно нужны деньги на колледж, но я не думаю, что кто-нибудь в городе возьмет меня на работу.
— Будь дружелюбнее, пока работаешь, и ты будешь получать чаевые получше.
— Я очень дружелюбна, — огрызаюсь я.
— Да, ты определенно приняла меня с распростертыми объятиями.
— Просто подожди, пока не увидишь парад, который я устрою.
Когда начинается утренняя суета, я работаю за кассой, пока Майлз разносит тарелки и принимает заказы. Я не знаю, почему Мэйбл настаивает на том, чтобы подвергать этому его и наших посетителей. Она должна держать его в подсобке, чтобы он готовил. По крайней мере, он знает толк в кухне. Но
