твоей щеке.
Судя по маминым фотографиям, вы и правда похожи. Обе рыжие, а это редкость, ведь в мире только у двух процентов людей рыжие волосы.
Подойти я не решаюсь и мнусь в дверях. Ты мне чужая.
Папа с детектившей долго беседуют. Что-то слишком уж близко они друг к другу стоят. В общем, между тобой и папой будут проводить ДНК-тест, хотя он и не нужен, ведь папа и так тебя прекрасно узнал. Еще детективша советует сходить к врачу, выяснить, подвергалась ли ты сексуальному насилию. На этих словах папе явно становится плохо.
— То есть… проверить на изнасилование? — переспрашивает он.
Детективша кивает и, коснувшись папиной руки, нежненько так говорит:
— Это всего лишь предосторожность, Джош; мы ведь не знаем точно, было ли насилие. Но если мы задержим преступника, так нам будет проще доказать его вину.
Она объясняет, что на тебе, возможно, остались следы ДНК, которые могут помочь в расследовании. Не нравится мне, когда она зовет папу Джошем. А еще не нравится, когда она трогает его при этом за руку.
Папа не знает, как быть. Ему хочется и следствию помочь, и тебя при этом не травмировать. А тут одно без другого вряд ли получится. В конце концов он соглашается, мы едем в больницу и садимся там в коридоре. Медсестра уводит тебя в кабинет. Папа порывается пойти с тобой, чтобы держать за руку — дикость какая! — однако детективша останавливает его тем же слащавым голоском:
— Лучше не надо, Джош.
Тебе ведь давно не шесть, но попробуй убеди в этом папу. Детективша продолжает упорно сидеть с нами.
— Я не брошу тебя одного, — говорит она папе, хотя он, между прочим, вовсе не один, у него есть я. А ей лучше уйти.
Как же долго мы сидим, целую вечность…
Твою одежду забирают и дают взамен другую. Результаты ДНК-теста будут готовы не сразу. На ночь тебя может забрать служба опеки — вернее, обязана забрать, — но из-за всего, что ты пережила, детективша идет против правил и разрешает нам отвезти тебя домой.
Когда она рассказывает папе, где ты была все это время, у него взрывается мозг:
— Такого быть не может!
Твоя история действительно странная. Ведь когда маму нашли мертвой, после того как она вонзила в себя нож, рядом с ней лежала записка:
Вам никогда ее не найти, даже не пытайтесь.
Еще там говорилось, что ты в безопасности и с тобой все хорошо.
Получается, если ты говоришь правду, то хорошо вовсе не было. Даже близко. Может, ты врешь?.. Задумываюсь об этом, видимо, только я.
Мы уходим, обещая сводить тебя к психиатру и на обследование. Все только и говорят, что о твоем недоедании, атрофии мышц, физическом насилии, о твоем зрении. Ты одиннадцать лет не видела солнца, и тебе придется носить специальные солнцезащитные очки, а дома нам нельзя будет открывать шторы. Волнуют всех и твои ноги — ступни у тебя теперь забинтованы. Если тебя нашли в обуви, то, значит, забрали и ее.
Твое психическое состояние тоже всех беспокоит. С головой у тебя, очевидно, не всё в порядке. Ты напугана до чертиков, измучена, истощена. Тебе семнадцать, а на вид максимум лет десять. Плоская как доска, фута четыре с половиной ростом[4], а весишь, наверное, не больше восьмидесяти фунтов[5].
Мы едем домой. Ты сидишь на заднем сиденье; сидишь и молчишь.
Возле нашего дома журналисты устроили цирк. Именно так говорит папа, прокладывая путь сквозь толпу, — «цирк устроили», и я сразу представляю репортеров в образе клоунов и цирковых уродцев. Собственно, иначе их и не назовешь. Они расступаются, боясь, как бы папа их не задавил, и все равно успевают щелкать фотоаппаратами в окна машины, забрасывать тебя вопросами. Те, что подальше, вытягивают шею, стараясь хоть краем глаза на тебя взглянуть. Их тут целое стадо, воюют за каждый дюйм нашего газона, на котором, по папиным словам, им вообще быть не положено, потому что это частная собственность. Он сигналит, и журналисты расходятся в стороны. От резкого звука ты вздрагиваешь, начинаешь нервничать. Мне тебя жалко, но я не могу найти нужные слова и продолжаю молчать.
Я спрашиваю папу, как они узнали, где мы живем. Папа говорит, что, скорее всего, кто-то продажный из полицейского участка или больницы растрепал журналистам, что ты нашлась. Иначе откуда еще им знать? Твое удивительное возвращение должно было оставаться в тайне.
Папа ужасно злится — ведь если ты не соврала, это значит, кто-то тебя сейчас ищет. А если так, то репортеры приведут их прямо к нашему дому…
Мередит
Одиннадцать лет назад Март
Вскоре светает. Наутро после того, как вернешься с родов, всегда нелегко. Я просыпаюсь от поцелуя Джоша, которому уже вот-вот уходить на работу.
— Сколько времени? — спрашиваю я сквозь сон и прикрываю глаза ладонью от пробивающихся в щелку между шторами ярких лучей.
— Шесть утра, — отвечает Джош. — Я там тебе кофе на тумбочку возле кровати поставил. Во сколько пришла?
— Около четырех.
Когда я вернулась, уснуть получилось не сразу. Мне было не по себе. Что, если человек, отправивший сообщение, проследил за мной до самого дома? Поначалу я думала разбудить Джоша и все ему рассказать, но не хотелось волновать его понапрасну. Он и без того переживает. Джош не раз говорил, что не одобряет моих ночных поездок в одиночестве. У многих — если не у всех — больниц, в которых я работаю, довольно жутковатые паркинги. Некоторые больницы расположены в самом Чикаго, в довольно неспокойных районах, а до своей машины нужно еще прилично пройти. Прохожих после заката встречается мало. Хотя раньше мне и казались преувеличенными опасения Джоша, я тем не менее согласилась носить с собой перцовый баллончик и установить на телефон приложение, которое отслеживает мое местонахождение. После этого Джош немного успокоился. «Благодаря ему, — объяснял он, когда уговаривал установить приложение и принять заявку в друзья, — если ты вдруг потеряешься, я легко тебя найду». Он тогда это сказал в шутку, и мы дружно посмеялись. Зато теперь уже не так смешно. Приложение, кстати, работает в обе стороны, так что я тоже могу следить за Джошем; впрочем, ни разу этого не делала.
Джош предлагал мне отказаться от работы доулой и полностью посвятить себя урокам йоги, ведь ее по ночам не преподают, а график занятий всегда известен заранее, да и непосредственно работаешь в основном с женщинами. Поэтому я и не рассказываю Джошу про
