– Потому что я должен знать. Ты любишь его?
Она по-прежнему не смотрела на меня.
– Да, – прошептала она, отвернувшись.
Мне хотелось верить, что она лгала, но я не мог. Трудно сказать, и я до сих пор не знаю, что здесь виной – ее слова или мое сердце. Единственное, что я понимал, – это то, что нам не о чем больше говорить. Она сделала смертельный выстрел, после чего поединок заканчивается, наступает время уносить убитого.
Я встал, осушил бокал и поставил его на стол.
– Желаю тебе счастья, – сказал я и удалился.
Позже я узнал имя этого человека – Гриффин Мелбери. Свадьба состоялась через две недели после нашего разговора. Церемония прошла в узком кругу, и приглашен я не был. После этого я Мириам не видел. Услышав новость, мой дядя был в отчаянии. Тетя шепотом сообщила мне, что ее имя не должно более упоминаться в их доме. Все вели себя так, словно Мириам вообще никогда не было на свете. Или старались делать вид.
Это было нелегко, так как из-за выборов я и шага не мог ступить, не услышав имени ее мужа. А всякий раз, когда я слышал это имя, я мечтал схватить Мелбери за горло и задушить.
Пивная «Гусь и колесо» оказалась больше, чем я полагал, и представляла собой вытянутое помещение с несколькими десятками столов и стойкой в задней части, причем набитое битком. Здесь были рабочие разных мастей – англичане, конечно, но также чернокожие африканцы и смуглолицые индусы, к которым можно было отнести и меня в моем нынешнем наряде. В воздухе стоял запах джина, эля и вареного мяса, смешанного с вонью дешевого табака и мочи. Шум стоял невероятный – люди кричали, пели и громко смеялись. Я не мог понять, почему Литтлтон так рвался в пивную, зная, что ему не поздоровится, если его заметят. Теперь я понял, что риск был минимален. Хозяева «Гуся и колеса» экономили на свечах как могли, и в пивной стоял полумрак. Окон было недостаточно, учитывая количество курильщиков, и в помещении было темно и накурено. Я ничего не видел на расстоянии десяти футов. Задняя часть зала, где сидели курильщики, напоминала небо со звездами, скрытое пеленой туч.
Литтлтон намекнул, что пинта джина поможет ему побороть беспокойство. Я полагал, что ему лучше оставаться в трезвом уме, но не хотел заниматься нравоучениями и принес ему желаемой отравы, невзирая на то что для этого мне пришлось перешагивать через бесчувственные тела тех, кто выпил лишнего. Когда я заказал для себя слабого пива, разливальщик едва не поднял меня на смех, будто до меня никто никогда не заказывал подобной ерунды. Лучшее из того, что он мог мне предложить, представляло собой ужасающую бурду из эля и куриного бульона.
Он подал напиток, пожирая меня взглядом.
– Если он слишком крепок для тебя, дружище, можешь разбавить своей мочой.
Я хотел ответить колкостью, но придержал язык, решив не давать волю чувствам, пока не будет кончено дело. Я поблагодарил его за заботу и направился к Литтлтону, натянувшему на глаза шляпу, чтобы его не узнали.
– Что еще вам известно о политической стороне этого дела? – спросил я, протягивая ему джин. – До этого никто не говорил о политике и партиях. Боюсь, это может все осложнить.
Он пожал плечами:
– А, это. Не знаю. У меня нет права голоса, и партии и кандидаты меня особо не интересуют. Я пойду на выборы в надежде поесть или попить или что меня поцелует хорошенькая девушка, если решит, что у меня есть право голоса. Но тори или виги мне безразличны. И те и другие думают, что знают, как поставить бедняков на место. А сами заблудятся в собственной заднице, если вас интересует мое мнение. У нас и других проблем полно.
– Например?
– Ну, например, сейчас февраль, и работы в доках мало. В это время года заходит несколько барж с углем, и никаких перспектив до весны. Мы привыкли, что нам платили больше, чем другим грузчикам, и хорошие заработки помогали нам продержаться в то время, когда работы мало. Но из-за борьбы объединений за скудную работу мы зарабатываем не больше, чем если бы отгружали яблоки зеленщикам. Да и работать стало опаснее. Вот на прошлой неделе парня задавило насмерть бочкой с углем. Ему перебило ноги. Он умер через два дня и все это время кричал не переставая.
– И как Аффорд намеревается улучшить ваше положение?
– Не знаю. Я слышал его проповеди, но ничего толком в них не понял. Он говорит, раньше богатые заботились о бедных, а бедняки работали не покладая рук, но того, что они зарабатывали, хватало на жизнь, и они были счастливы. Он говорит, вигам наплевать на то, что было раньше, мол, их интересуют только деньги и они доведут бедняков до смерти, но не дадут им прилично заработать.
– Таким образом, он хочет, чтобы вы поверили, будто тори будут лучшими хозяевами, поскольку у них больше опыта в этом деле, а виги – худшими, поскольку такого опыта у них нет. Так?
– Ну да, что-то вроде этого.
– Это правда?
Литтлтон пожал плечами:
– Говорят, Деннис Догмилл – виг, и большую часть работы мы делаем для него. Я вам так скажу: отдай все его грузчики богу душу после окончания разгрузки, он бы и гроша ломаного за них не дал, если бы знал, что в другой раз можно будет нанять новых. У него черствое сердце потому, что он виг, или потому, что он такой человек? Мне кажется, политика здесь вовсе ни при чем.
Литтлтон натянул шляпу еще глубже, явно показывая, что его больше интересует джин, чем разговоры. Я от нечего делать на протяжении доброй половины часа разглядывал людей в таверне, пока не услышал какой-то шум в задней части зала. Зажгли несколько свечей, и кто-то забрался на бочку. Это был крепкий человек среднего роста, лет сорока на вид, с узким лицом и широко поставленными глазами, отчего он выглядел удивленным или даже растерянным. Он топнул ногой несколько раз, и гомон начал стихать.
Литтлтон вышел из оцепенения, произведенного джином.
– Вот он. Это и есть Билли.
Человек, стоящий на бочке, поднял пивную кружку.
– Выпьем, – громко произнес он, – за Динги Дэнни Робертса, который умер на прошлой неделе, раздавленный упавшей на него бочкой с углем. Он был в группировке Йейта… – Толпа неодобрительно зашумела, и Гринбилл повысил голос: – И хоть он был в группировке Йейта, он был грузчиком, как мы и как они, пусть даже их возглавляет этот негодяй. Так выпьем за Дэнни. Пусть он будет последним, кого постигла подобная участь.
Грузчиков не пришлось долго уговаривать, и они осушили свои стаканы. Подождав, пока не утихнет шум, – я не мог сказать, одобряли собравшиеся его слова или нет, – Гринбилл заговорил снова:
– Я попросил вас всех собраться сегодня здесь, ребята, потому что хочу вам кое-что сказать. Хотите знать, что именно? На следующей неделе прибывает судно, груженное углем, и Йейт со своими ребятами хочет отобрать у вас работу.
Поднялся такой невообразимый гвалт, что Гринбиллу пришлось сделать паузу.
– Так вот, вы, наверное, слышали о мерзавце Деннисе Догмилле, табачном торговце. – Он подождал, пока стихнут смех и свист. – Это он придумал, чтобы мы, грузчики, враждовали друг с другом. У него это вышло так хорошо, что теперь то же самое делают все судовладельцы. «У кого из вас самая низкая цена?» – спрашивают они. Поэтому я пошел к Йейту и сказал ему, что нам надо действовать сообща. Давай прекратим вражду. Давай объединим наши группировки и вместе повысим заработок наших грузчиков. И Йейт сказал… я повторяю вам слово в слово, что он сказал. Йейт сказал: «Скорее я сгорю в аду, чем свяжусь с таким отребьем, как вы. У тебя в банде одни карманники, тряпки да педики». Вот так он сказал, ребята, и я едва удержался, чтобы не пришибить его на месте за то, что он так сказал о вас.
