не для любомудров. Мы особенно высоко ценили Спинозу, и его творения мы считали много выше Евангелия и других священных писаний»[57]. Очевидно, что религиозное вольнодумство легко могло перерасти в вольнодумство политическое; да и сами любомудры это прекрасно понимали. Неудивительно, что, когда после 14 декабря в Москве начались аресты, им было чего опасаться. На последнем собрании В. Ф. Одоевский торжественно бросил в камин устав общества и протоколы заседаний.
В Новоживотинном Веневитинов ребенком жил каждое лето. С годами приезды становились всё реже. Последний раз он с братом Алексеем были в родительском гнезде в конце августа — начале сентября 1824 года с целью пресечь злоупотребления приказчика. Каково было управление последнего, следует хотя бы из того, что его жена — фактически неограниченная властелинша имения — была вменяема только в первую половину дня; в остальное время она была всецело «в плену Бахуса». Неудивительно, что Веневитинов писал сестре Софи о встрече с крестьянами: «Если радость написана на их лицах, то не думаю, чтоб она жила в их сердцах»[58].
Вот первые впечатления поэта от родной усадьбы: «Воспоминания детства носят на себе отпечаток радости и веселья, но я нашел здесь только тень прошлого. Сады превратились в леса яблонь, вишневых и грушевых деревьев всяких сортов, одним словом, природа тут по-прежнему прекрасна, но совершенно не видно следов над нею работы и, говоря аллегорически, искусство заснуло в объятиях лени»[59].
В письмах сестре поэт-натурфилософ исповедуется: «Мне хотелось бы изобразить природу такой радостной и такой прекрасной, какой вы до сих пор еще не видели. Мне хотелось бы заставить восхищаться всем, начиная с дуба и кончая полевым цветком, начиная с орла и кончая бабочкою; но как оживить эту прекрасную картину, какой идеал мы поместим в этот величественный храм. Увы! Сейчас я не поэт»[60]. В другом письме: «Всякий раз, когда я переправляюсь через Дон, я останавливаюсь посреди моста, чтобы полюбоваться на эту чудную реку, которую глаз хотел бы проводить до самого устья и которая протекает без всякого шума, как само счастье. Еще позавчера я любовался с высоты берега этого дивною картиною и луною, которая посреди безоблачного неба, казалось, радовалась своему отражению в волнах. Да, моя милая, я не скрою, всё это может быть очень смешно в письме, но в природе очень поэтично»[61]. Веневитинов предчувствует, что Дон станет для него «волнами Ипокрены» (иначе — источником поэтического вдохновения).
Молодым людям удалось навести в усадьбе порядок. Крестьяне были удовлетворены. Вот строки последнего письма из Новоживотинного: «Мужики и бабы собираются около нашей риги и напоминают мне о том, что мне надлежит сказать вам еще о различных празднествах, данных нами в деревне. Они блистали только царившим в них откровенным весельем, оживлявшим все лица. Пели, плясали и все разошлись домой довольные»[62].
Жизнь Веневитинова оборвалась неожиданно. В конце 1826 года он был назначен чиновником азиатского департамента Министерства иностранных дел. Следовал переезд из Москвы в Петербург. По просьбе Зинаиды Волконской, в которую Веневитинов был долго и безнадежно влюблен, он взял в свою карету библиотекаря графа Лаваля француза Воше, сопровождавшего в Сибирь Екатерину Трубецкую. Полиция бдительно выслеживала всё, что было связано с декабристами. Неудивительно, что при подъезде к Северной столице и Воше, и Веневитинов были задержаны. Оба просидели около суток на гауптвахте в сыром и холодном помещении. Вины за ними не нашли, но Веневитинов сам усугубил свое положение, сказав жандарму, что хотя он не был членом тайного общества, но легко мог бы им стать. По-видимому, в заключении поэт простудился. Тяжелые душевные переживания усугубили болезнь — и через два месяца наступил трагический конец.
Смерть молодого многообещающего поэта больно ударила по сердцам современников. Казалось, невские морозы погубили прекрасный, еще полностью не раскрывшийся цветок. Уход из жизни Веневитинова породил целый цикл поэтических откликов. Среди этого хора отчетливо прозвучал голос воронежского прасола Алексея Кольцова:
Какие думы в глубине Его души таились, зрели? Когда б они сказалися вполне, Кого б мы в нем, друзья, узрели? Но он, наш северный поэт, Как юный лебедь величавый, Средь волн, тоскуя, песню славы Едва начал и стих средь юных лет.
Надо сказать, что известность Воронежа как одного из центров русской литературной провинции долгое время определялась всё ширящейся славой Кольцова (как поэт Веневитинов своим землякам казался москвичом; но родственные связи с родными местами оборвать было невозможно). В 1868 году на открытие памятника Кольцову в Воронеж приезжал американский консул в Москве Ю. Скайлер, недавно издавший свой перевод на английский язык «Записок охотника» И. С. Тургенева. Он был приглашен тогдашним владельцем Новоживотинного М. А. Веневитиновым, служившим чиновником особых поручений при воронежском губернаторе князе В. А. Трубецком.
Визит американского консула в отдаленную провинцию не мог остаться незамеченным. М. А. Веневитинов вспоминает: «У меня он прожил около недели, в течение которой я свозил его к себе в деревню. Помню, что, увидав мой мост на Дону, сколоченный на сваях и покрытый соломою, притом без перил, он был удивлен патриархальностью такого средства сообщения на реке в 70 сажен шириною… На память своего у меня пребывания Скайлер оставил мне сделанный им на моих глазах перевод на английский язык стихотворения графа А. К. Толстого, которым мы оба восхищались: Источник за вишневым садом и т. д.»[63]. Упоминаемый мост — тот самый, с которого Дмитрий Веневитинов не раз любовался могучей русской рекой. Он существует и сегодня, но, как и в давние времена, каждый год после половодья возводится заново — уже с перилами.
Еще одним примечательным эпизодом в истории Новоживотинного было пребывание в усадьбе летом 1887 года в качестве домашней учительницы английской писательницы Э. Л. Войнич, автора чрезвычайно популярного в России романа «Овод». Так, далекая от обеих столиц провинциальная вотчина Веневитиновых предстает одним из звеньев культурной связи России и Запада.
Жестокий XX век пощадил Новоживотинное. Усадьба благополучно пережила и Гражданскую, и Отечественную войну. Она сменила много хозяев, пока судьба вновь не связала ее с Веневитиновыми. Ныне здесь открыт музей поэта.
