возражать, что четверг не может быть «этим», если до него еще почти неделя, на что Марк злорадно ответил:
— Ага, ага, — и уточнил, представляю ли я себе, как это снять квартиру за оставшиеся дни.
— Нет, конечно, живи сколько хочешь, я же не против, места хватает, но ты сам решил, что так будет лучше, — добавил он, как мне показалось, еще более злорадно.
Я оглядел кухню с батареей пыльных бутылок под столом, плиту, которую не мыли ни разу с тех самых пор, как привезли из магазина, грязное окно с поломанными, а потому не пропускающими солнечный свет роллетами, и понял, что сюда я Аню не приведу.
Марк сегодня, как, впрочем, и почти всегда, ночевал не сам. Какая-то девица, с которой я вчера вечером столкнулся в коридоре, когда она бежала в короткой маечке и без трусиков в душ, снова оккупировала ванную, явно собираясь вылить всю горячую воду из бойлера. Ане вряд ли понравится ходить до десяти утра с нечищеными зубами.
— Ты говорил, что у тебя есть какой-то брокер, — сказал я и Марк тут же, слишком поспешно как по мне, схватил перепачканными в масле пальцами свой смартфон, рискуя уронить его.
— Секундочку, — ответил он и начал листать телефонную книгу, при этом не глядя помешивая яичницу на сковородке. Он вбил туда все яйца, обнаруженные в холодильнике, — а! Вот же он! Я просто забыл, как его записал.
Заглянув через плечо, я увидел, что человек, чей номер мне собрался дать Марк, был записан у него в телефоне как «Горан Брокер Мудило». Отлично, что еще тут можно добавить.
Вода в ванной литься перестала и через минуту Девушка без трусиков появилась на кухне, замотанная в мое полотенце и с другим, моим же, на голове. Нет, Аню я сюда точно не приведу.
Пройдя мимо меня так, как проходят девушки мимо чего-то некрасивого, но и не сильно мешающего им на пути, то есть не оборачиваясь и никак не реагируя, она подошла к Марку и сразу же каким-то удивительным образом прилипла к нему, ввинтившись клещом, заполнив собой все свободное пространство:
— Ты что готовишь, кусик?
Боже! Кусик! Такого я еще не слышал. Марка его барышни, как только не называли, особенно ночью, но «кусиком» первый раз, во всяком случае при мне. Не смотря на тупость заданного вопроса, в виду очевидности ответа на него, Марк чмокнул Девушку без трусиков в неестественно пухлые как у куклы губы и сказал:
— Яичницу по-американски, детка.
Я почувствовал, что мне следует покинуть эту идиллическую мизансцену как можно быстрее.
— Пойду, пройдусь! — крикнул я на прощанье Марку, поглощенному помешиванием комков на сковородке левой рукой, потому что правой он поддерживал свою «детку», прилипшую к его боку, хотя та и не думала падать, а держалась весьма цепко.
— Купи по дороге кофе! — крикнул мне Марк, и добавил, как для дебила, — и позвони Горану! Он профи! Наши все снимали через него, чувак реально крутой.
— Он говорит по-английски? — решил уточнить я.
— Да он на всех языках говорит, дорогой! Я не удивлюсь, если он знает суахили и иврит. Главное, ставь ему задачу четко, и еще, он — серб.
При чем тут национальность неизвестного мне пока Горана, я не понял, но Марк часто давал людям странные, и вроде бы бесполезные на первый взгляд характеристики.
— Это Виктор, он играет на гитаре, это Алена, она веган, это Джон, он не англичанин, — Марк так представлял своих многочисленных знакомых друг другу. Наверное, если бы я продолжал и дальше общение со всеми этими людьми, то понял бы, какую цель при этом преследует Марк, но, к счастью для меня, я не участвую в их пятничных посиделках, а сразу ухожу к себе в комнату. Первое время в такие моменты ко мне пытались ломиться какие-то мужчины, ищущие компанию чтобы выпить или поговорить, а иногда и то и другое, и женщины, которым уж не знаю почему я показался интересным, ведь Марк говорит всем обо мне:
— Это Ник, он мой друг, — возможно эта характеристика и сбивала их с толку.
На фоне «играет на гитаре» и «не англичанин», согласитесь, это звучит весьма многообещающе, и наивные люди из окружения Марка считают, наверное, меня таким же веселым и приятным человеком как он. Марк их не разубеждает, явно чтобы позлить меня, потому мне приходится запираться на ключ у себя в комнате, когда у него бывали гости.
— Ой, это совсем не то, что ты подумала, он странный и жутко нудный и испортит нам всё веселье, — услышал я однажды как одна девушка с плоской грудью и не менее плоским лицом говорила другой, румяной пышечке с округлыми формами, на кухне, куда я зашел взять воды из холодильника. Она даже не пыталась понизить голос или говорить потише, настолько ей было плевать, что я могу ее услышать и обидеться. Я не помнил эту девушку даже смутно, не знаю, оставалась ли она когда-либо ночевать у Марка и заставал ли я ее сидящей абсолютно голой на унитазе, как других, подобных, но она меня откуда-то знала и даже считала нудным. Вторую, с пышной грудью, я точно раньше не видел, я бы ее запомнил. О, нет, я слишком часто стал обращать внимание на женскую грудь. Все дело в том, что моя жена уже почти год не может ко мне приехать. Я так долго ждал ее, но тем не менее умудрился как-то забыть, что она все-таки получила визу и даже купила билет.
«Я купила билет на 8-е», — написала она сообщение в тот же день, когда наконец-то смогла вырвать свой паспорт из цепких рук болгарского консульства.
Солнце грело уже по-настоящему. При всех безобразиях и расхлябанности Балкан, я обожаю их. Лето тут лето, а весна — весна, и если неожиданно идет снег в марте, покрывая крыши тонким, как местные блины — палачинки слоем, то все вокруг кричат «караул» и добавляют, что никогда-никогда такого не было, разве что в 1929 году, но после — ни разу. И я обрадовался за Аню, что она прилетит в Софию в такое хорошее время и попадет сразу из холодной, промозглой пасти еще зимы в настоящую, хрестоматийную весну, с цветущими магнолиями и жарким солнцем.
Возле баничной стояла небольшая очередь. Баничными тут называют этакие маленькие пекарни, где местные жители, ну и я вместе с ними, покупают себе на завтрак выпечку: баницы, бюреки, гевреки и прочие сытные и вкусные штуки с начинкой и без. Я встал
