показывались путники. Ничего не видя и не слыша, Эли беззвучно осела на землю, а лесные травы и цветы скрыли ее тело — легко можно было вообразить, как стебли вскоре оплетут ее исцарапанные руки и ноги, а затем побеги следующих лет прорастут сквозь кости и навсегда спрячут останки бедной проклятой девочки от людских глаз.
Но волшебное проклятие не стоило бы ни гроша, если бы удовлетворилось столь безыскусным исходом. Так или иначе, оно вело Эли навстречу ее судьбе и не позволило бы ей просто умереть. Наступало время новой истории, начало которой положила фея, сама того не желая — но даже феям не положено распоряжаться судьбами людей так дерзко, как это сделала обозленная дама туманов. Она не лгала Эли, когда говорила, что ради своей цели готова была разрушать королевства и низлагать королей, но лгала самой себе: ей не под силу было полновластно управлять столькими судьбами и люди вовсе не были покорными марионетками в ее руках — сама Эли была тому примером!..
Иными словами, магия все еще желала получить свое, но теперь ни фея, ни ее покровители не знали, чем это обернется.
…Солнце только-только достигло полуденной высоты, когда вдали послышался глухой перестук копыт. Несколько всадников — трое немолодых мужчин и статная седовласая женщина приблизительно тех же лет; все в темных дорожных плащах, — безо всякой спешки двигались по заросшей старой дороге. Им приходилось отводить ветви низко склонившихся деревьев, а лошади опасливо ступали по высокой траве, где шуршали быстрые ящерицы и медноглазые лесные змейки. Между собой эти люди вели разговор на наречии, которое в Лесном краю вряд ли понял бы кто-то, кроме нынешних обитателей усадьбы Терновый Шип, но любой бы догадался, что путники чем-то недовольны и не вполне понимают, куда их завел черт, леший или иная капризная сила.
Эли лежала совсем неподалеку от тропинки, и они сразу заметили ее, перекликаясь безо всякого испуга; путники были не из тех людей, что боятся мертвых тел — или же тел, которые могут оказаться мертвыми. Один из них по приказу женщины, главной среди них, спешился, на всякий случай зажимая нос, но затем, не заметив никаких тревожных признаков, опустил руку, а спустя мгновение склонился над девушкой, безо всякой деликатности ощупывая ее шею в поисках биения.
— Эй, очнись! Очнись! — грубовато позвал он, встряхивая Эли. — Ты здешняя? Ты можешь показать нам дорогу?
Не сразу ему удалось добиться ответа — Эли была очень слаба и долго пролежала в беспамятстве, но трясли ее столь безжалостно, что она все-таки пришла в себя и закашлялась. На платье брызнула небольшая капелька крови и добавилась к прежним пятнам, уже подсохшим. Мужчина, державший ее за плечи, выругался на своем наречии и отпрянул, о чем-то громко предупреждая своих товарищей.
— Ты здешняя? — настойчиво повторил он свой вопрос, но руками больше Эли не касался. — Знаешь местные тропы?..
Она кивнула, все еще не понимая, чего от нее хотят незнакомцы. Тем временем ее руки туго связали веревкой, затем дернули, заставляя подняться — путники не хотели лишний раз приближаться к своей пленнице и прикасаться к ее одежде. Однако, когда она жалобно попросила пить — налили ей в ладони воды из фляжки.
— Мы не причиним тебе вреда, нищенка, — сказал первый.
— Если проведешь нас к дому наших друзей, — прибавил второй.
— Нам передали весточку, что видели их здесь, — вступил в разговор третий. — Они недавно прибыли в эти края. Быть может, ты слыхала о них?
— Мальчишка твоих лет, — произнесла пожилая женщина таким голосом, каким говорят обычно о покойниках. — И с ним его опекунша. Мы давно их ищем. Проведи нас в усадьбу Терновый Шип, а мы заплатим тебе золотом! А будешь упрямиться — умрешь быстрее, чем думаешь.
Эли, помедлив, кивнула, взгляд ее понемногу прояснялся.
— Да, тетушка, я знаю эту усадьбу, — тихо промолвила она.
Эли и принц (2)
Конечно же, она сразу догадалась, что чужаки ищут Терновый Шип, чтобы навредить Ашвину и его опекунше — кем бы ни были эти двое на самом деле. Всё в мрачных суровых лицах незнакомцев указывало на злые намерения, да и вообще они нисколько не походили на людей, у которых могут водиться друзья. Эли не понимала ни слова из того, что они говорили друг другу, но видела, как кривятся их губы, как щурятся глаза и думала только об одном: «Это враги Ашвина! Ему грозит опасность!».
И, странное дело, чем чаще и взволнованнее она вспоминала юношу из усадьбы Терновый Шип — тем увереннее ступали ее ноги и тем больше в них прибавлялось сил. Проклятие феи не любило, когда ему сопротивляются, и наказывало за любую попытку сбежать, но теперь-то Эли делала ровно то, что от нее требовалось: думала только об Ашвине и шла к нему, а, следовательно, магия вознаграждала ее за покладистость.
Впрочем, нет — вовсе не к нему она шла, ведь за собой она вела чужаков, желающих навредить Ашвину, а этого Эли допустить не могла. Даже не будь она во власти колдовской влюбленности — ни за что бы не помогла злодеям искать добычу; это претило ее честному и доброму нраву. А в том, что ей повстречались злодеи, она ничуть не сомневалась, хоть до той поры никогда не видела по-настоящему злых людей, и все ее познания о темной стороне жизни сводились к недавнему разговору с феей.
«Они не знают здешних мест, раз согласны на любого проводника, — думала она, изо всех сил надеясь, что лицо ее так же неподвижно и мрачно, как у чужаков, и не выдаст истинных чувств и мыслей. — Что ж, я заведу их так глубоко в лесную чащу, как смогу. А потом… потом сбегу, если получится!».
План этот бы не столь уж изощренным, но действенным: немало путешественников сгинули без вести, понадеявшись на своих проводников, а уж завести обманом врага в болота — и вовсе славное дело, если верить старым песням. Но, надо сказать, затея эта была не из простых: путники оказались людьми подозрительными, и Эли слышала в их голосах недоверие. Особенно недобро повела себя женщина, к которой прочие обращались с почтением и страхом: она, хоть и опасалась притрагиваться к Эли,
