class="v">Спросите у жены моей.
И вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
* * *
Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.
Чьи-то души, бесследно
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо.
Я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,—
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно —
для России я жил.
И надеждою маюсь —
полный тайных тревог,—
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет
навсегда, навсегда…
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня.
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои и чужие
заметая следы…
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я…
АНАТОЛИЙ ПЕРЕДРЕЕВ
(р. 1934)
БАНЯ БЕЛОВА
1
В нелучшем совсем состоянье своем
Я ехал к Белову в родительский
дом.
Он сам торопился, Василий Белов,
Под свой деревенский единственный
кров.
И гнал свой «уазик»
с ухваткой крестьянской
Сначала — по гладкой, а дальше —
по тряской.
Везли мы с собой не гостинцы, а
хлеб…
И ехали с нами Володя и Глеб.
Володя, в свой край нараспашку
влюбленный,
И Глеб присмиревший, с душой
затаенной…
В начале пути нам попалась столовка,
Где жалко себя и за друга неловко.
Каких-то печальных откушали щей
И двинулись дальше дорогой своей…
И вот предо мною
зеленый простор
Величье свое бесконечно простер.
Стояли леса, как недвижные рати,
В закатном застывшие северном
злате.
Сияли поля далеко и прозрачно…
Но было душе неуютно и мрачно.
Бескрайние эти
великие дали
Мне душу безмолвьем своим
угнетали.
Я видел, как дол расстилался за
долом,
Какой-то сплошной тишиной
заколдован.
И реки пустынные — Кубена…
Сить…
Здесь некому вроде и рыбу ловить.
Среди их привольно катящихся волн
Хоть чья бы лодчонка,
хоть чей-нибудь челн!..
Густела в полях вечереющих мгла.
И странные нам попадались дома.
Они величаво из мглы возникали,
Как будто их ставили здесь великаны.
Наверное, ставили их на века —
Такая во всем ощущалась рука.
Такое надежное крепище бревен…
Но облик их был и печален, и темен.
Ни света из окон, ни дыма из труб,
Безмолвен был каждый покинутый
сруб.
И мрачно они средь полей
возвышались.
Куда же хозяева их подевались?!
Но каждый об этом угрюмо молчит…
И молча мы едем в глубокой ночи…
Но вот наконец нас хозяин привез
В деревню свою под сиянием звезд.
2
По-черному топится баня Белова,
Но пахнет березово, дышит сосново.
На вид она, может быть, и неказиста,
Зато в ней светло, и уютно, и чисто.
Когда в ее недрах всколышется жар,
Она обретает целительный дар.
Она забирает и тело, и душу,
Все недуги их извлекает наружу.
Любую усталость, любой твой
кошмар
Вбирает в себя обжигающий пар.
И, весь разомлев,
ты паришь невесомо,
Забыв, что творится и в мире, и
дома…
И с пышущей полки встаешь,
обнажен,
Как будто бы заново в мире рожден.
Как будто бы вёсь начинаешься
снова…
По-черному топится баня Белова.
3
И светлая
взору предстала деревня,
Живая деревня в краю этом древнем.
Из сказки забытой, казалось, возник
Ее отуманенный временем лик.
Темнели на избах высоких узоры,
И окна синели, как жителей взоры.
Распахнутый миру —
входи на порог! —
Под небом пустынным жилой
островок.
Казалось, один он остался на свете
Затем лишь,
чтоб путника в мире приветить.
Хоть много чего сохранить не смогла,
Но душу деревня еще сберегла.
Наверно, вовеки она не иссякнет,
Раз вынесла столько погибели
всякой.
Наверно, вовеки она не исчезнет,
