голос.
Я соскочил с кровати. Он стоял у окна, держа руки в белых перчатках скрещенными за спиной и смотрел куда-то вдаль, не говоря больше ни слова.
– Это вы…
– Тихо, – сказал он, – сейчас начнётся.
– Начнётся что?
– То, что всегда меня волнует.
– Вас может что-то волновать? – Я хотел встать, но ещё плохо управлял этим телом и потому остался сидеть. – Может, вас волнует смерть той девушки или…
– Нет, смерть той девушки меня нисколько не волнует. Я удивлён, что она волнует вас. Это правда очень забавно.
– Забавно?
– Конечно, хотя, может, вы всё ещё не пришли в себя.
– Конечно, не пришёл. Как я могу прийти в себя, если я не в себе? Это не моё тело!
– Какие мелочи…
– Что?
– Вам не нравится это тело?
– Вы издеваетесь?
– Бывают тела и похуже.
– Что вы мелете, чёрт бы вас подрал?!
– Но это очень мило.
– Мило что?
– Что вас волнует смерть той девушки. Вы и правда ничего не заметили? – Он улыбнулся.
– Не заметил что?
– Не переживайте, всему виною разница во времени…
– О чём вы говорите?
– Не шумите. Сегодня они опять опоздали.
Он смотрел вдаль, не отрываясь от окна.
– Кто они?
– Те, кто должен бить в колокол.
– В какой колокол?
Я встал с кровати и подошёл к окну. За густыми кронами беспросветного леса ничего не было видно.
– Там же ничего нет, – сказал я.
– Если вы чего-то не видите, мой друг, это ещё не значит, что этого нет. Подождите, сейчас начнётся.
И правда… Началось. Из глубин соснового леса доносился колокольный звон. Это был он, точно, это был мой колокол. Вон он там, за окном, за лесом… Я рванул к двери.
– Куда вы? – Норах не обернулся.
– Мне нужно увидеть его, мне нужно увидеть мой колокол, – я набросил халат поверх тонкой пижамы.
– Боюсь, это невозможно.
– Что? Почему?
– Вы ещё не готовы.
– Не готов к чему?
– К тому, чтобы увидеть его.
Я вылетел из двери, не дослушав Нораха, и чуть не навернулся на лестнице. Высокая, крутая, она возникла передо мной как пропасть. Я осторожно спустился; доски нещадно скрипели. Колокол всё ещё звенел. Он был там, за лесом или в лесу, я точно не понял; ещё немного, и он перестанет бить, и тогда я не найду его. Я решил идти на звук.
Внизу, на кухне, пахло чем-то жареным.
– Добрый день, вы уже встали? – спросила девушка в фартуке.
– Добрый день, встал, – бросил я, не оборачиваясь.
Звон, хоть и уже отдалённо, но всё же был слышен. В доме были закрыты все окна; кухня наполнилась паром от варева, из-за которого почти ничего не было видно.
– Где здесь церковь? – спросил я.
– Там же, где и всегда, – ответила девушка; похоже, кухарка.
Я ждал, что она ответит, где же это всегда, но она только мешала, перемешивала и убирала наваристую пену с верха кастрюли.
– Там же, где и всегда? – переспросил я.
– Да, – сказала она и продолжила мешать.
Я побежал к двери. Она была заперта, большие замки закрыты на все обороты. Открыл один, другой…
– Хотите замолить грехи, доктор? – спросил женский голос.
Я обернулся. Где я её видел? Точно, это она была в баре, это она принесла мне пиво. Но почему…
Мадам подошла ко мне.
– Мой муж сказал, вы стонали во сне.
Она положила мне руку на грудь. Я отшатнулся.
– Что-то тревожит вас, доктор? – спросила женщина.
– Меня? Мне нужно в церковь.
– Помолиться решили?
– Решил. – Я перебирал замки.
– Вы думаете, я дура? – Она подошла ближе и обняла меня со спины.
– Ни в коем разе, мадам, я не думаю, что вы… Вы слышите? – Мне показалось, я слышал выстрел, там, откуда-то с улицы. Я припал к двери.
– С кем вы встречаетесь там? – Голос её стал на тон выше.
– Не понял… Вы не слышали?
– Не слышала что?
– Выстрел на улице.
– Не заговаривайте мне зубы, дорогой. Так с кем? У вас свидание?
– Нет, что вы!
Она никак меня не отпускала.
– Тогда зачем вам идти в эту церковь?
Я не знал, как вырваться, колокол уже не звенел. Его бой исчез вместе с выстрелом. Тонкие пальцы мадам опоясали меня. Я облокотился на дверь; ноги не слушались, тело хотело заснуть.
– На вас же лица нет, – испугалась она. – Идите к себе, я принесу вам цветочный чай.
Он не звенел, уже не звенел… Я поднимался по лестнице.
– О, вы уже встали, месье Бёрк? – спросил тучный господин, встретив меня наверху.
– Да, я…
– Как вы себя чувствуете, любезный?
– Голова болит, – ответил я, желая пройти, но мужчина перегородил собой весь проход.
– Конечно-конечно, – он кивал двумя подбородками, – конечно, болит, я так и думал… Знаете, месье Бёрк, в своём доме я не потерплю ничего запретного, вы слышите меня? Я не Ирен. – Он смотрел на меня. – Я всё знаю!
– Знаете? – не понял я.
– А вы думали, я вчера родился?
– Нет, месье.
– Я не позволю, чтобы врач моего сына был, простите, – он понизил голос, – наркоманом. Я знаю, что вы принимаете морфий!
– Но я не…
– Фабьен, – раздался голос мадам, – оставь доктора в покое.
Тот сразу замолчал, надул свои толстые щёки и отошёл от прохода.
– Прошу вас, – уступил он мне, не сводя с меня взгляд своих заплывших глаз.
В комнате уже никого не было. Видно, тот докторишка был тот ещё прохиндей… По-видимому, его любила жена хозяина дома. Что за игру затеял этот Норах? Я не успел ничего спросить, нужно было вытрясти из этого типа всё, но этот колокол… Я так и не дошёл до него.
– Простите моего мужа, доктор, – сказала мадам; её платье волнами ходило по полу. Она принесла крепкий чай.
– Он решил, что я принимаю морфий, мадам?
– Фабьен – идиот. – Женщина улыбнулась и закрыла за собой дверь. – Как ваша голова, доктор? – Она развязывала атласные ленты на груди пышного платья.
– Позвольте, но сюда могут зайти, – отстранялся я.
– Никто не зайдёт, – приближалась она. – Фабьен сел за пасьянс, а вечером я дам ему то, что вы прописали.
– Я?
– Вы уже не помните?
– Помню…
Мадам дотронулась губами до моего лба, потом до губ; я не ответил.
– А вы и правда больны сегодня, mon cher, – сказала она, отходя от меня.
Я упал на подушку. Шорох её пышного платья отдалялся, исчезая в дверях. Я лишь хотел проснуться в Сен-Мало.
– Ваш чай остыл, – сказал знакомый голос, когда я открыл глаза.
Норах стоял у окна и улыбался мне.
– Как спалось? – спросил он. – Вы так быстро умчались и даже ничего не
