Ах, хорошо-то как, Господи, вот ведь истинная благодать! — выдохнул, словно пропел, Сучков, послушно переворачиваясь на спину и подставляя теперь грудь и живот живительному чистому пару. И были в выражении его лица такая умиротворенность, такая Божья благодать, что никому постороннему и в голову бы не пришло разгадать, какие мысли сейчас роились в этой щедро вылепленной природой голове с сократовским лбом, тяжелым квадратным подбородком кулачного бойца и пронзительным взглядом посаженных под крутыми надбровными дугами глаз.
4
Никольский вывел, держа под локоть, охающего по-бабьи и протяжно стонущего, будто заново родившегося на свет Божий, Сучкова в предбанник, там нажал на кнопку пульта, лежавшего на скамейке, и перед ними вдруг разъехалась, распахнулась в обе стороны часть стены, открыв дорогу к большому бассейну с зеленовато-голубой, дышащей свежей хвоей водой, накрытому сверху прозрачным пластиковым куполом.
Два десятка метров — еще расслабленно — туда, столько же — но уже в темпе — обратно, и Сучков снова ощутил свое тело физически крепким и собранным. Как в лучшие дни.
В предбаннике, возле широкого топчана, накрытого накрахмаленной простыней, Сучкова ждал Арсеньич. Обнаженный до пояса, он являл собой великолепный экземпляр классического борца. Или профессионального боксера. На это последнее указывали его ранние глубокие залысины почти до темени и слегка сплющенный нос. Да, подумал Сучков, такой яркой фактуре, таким мышцам мог бы позавидовать даже Вася Кузьмин, а ведь тоже отменно тренирован. И реактивен. Но Вася иногда бывает чрезмерно резок и напорист, меры не чувствует, да и лапы у него слишком уж железные — тиски, а не руки. А вот у Арсеньича движения оказались мягкими, словно кошачьими, однако Сучков быстро ощутил на себе их проникающую жесткость и сдержанную силу.
Негромко пел невидимый динамик голосом Высоцкого. И Сучков, снова расслабляясь под пальцами Арсеньича, вдруг как-то отрешенно и с запоздалым сожалением подумал, что еще каких-то пятнадцать — двадцать лет назад мог позволить себе слушать этого певца и двусмысленно хмыкать под его особо меткими пассажами лишь у себя дома. В некачественных записях, где песни постоянно перемежались криками и восторженными овациями зала. А вживе, воочию так и не пришлось. Он сам запретил концерт этого артиста в областном драмтеатре, как его ни упрашивали, умасливали и улещали представители общественности и собственные домашние. Да... Кажется, вчера только началась эта гребаная перестройка, а вот уже идеология стала в корне иной. Что было под гласным, а чаще — под негласным запретом, теперь едва ли не основа основ новой, так сказать, нравственности. Секретарь обкома или ЦК — со свечой в руках на богослужении в церкви, в тесном окружении своего синклита и охраны — такое ведь и вправду лишь в дурном сне могло присниться!.. А все оттого, что прежние ценности единым махом объявили сплошной трухой, не стоящей даже выеденного яйца. Впрочем, какая идеология, такое к ней и отношение, значит, того она и заслуживает. И хрен с ней, с этой научной идеологией вместе с марксизмом-ленинизмом. Другое худо — материальные ценности нельзя разбазаривать, отдавать в чьи попало руки, а именно так и происходит. Налетели голубчики, и несть им числа, из-под носа тянут, вчерашние сопляки миллиардные состояния делают.
Знавал Сучков в прежние годы крутых цеховиков — солидная публика, с размахом, с умением и терпением. Они дорого платили, но и работать умели — не чета нынешним. Их подпольные состояния годами делались, оттого и были крепкими, основательными. И себя эти мужики не афишировали, не выставляли — на вшивых «Запорожцах» ездили, скромненько жили. И такие дачи, как у этого Никольского, даже под страхом высшей меры позволить себе не могли. Опять каламбур получается, усмехнулся Сучков, ведь как раз за такую дачку им бы высшая мера и полагалась. Верно, меняются времена, круто меняются... Так что же нам теперь делать? Чем жить? Вопрос совсем не риторический, как поставил его Никольский, а самый что ни на есть жизненный, жестокий вопрос, требующий четкого и недвусмысленного ответа. А будет он таков: все зависит от того, в чьих руках окажется сейчас власть. Мы, твердо был уверен Сучков, должны ее взять, подразумевая под этим «мы» прежде всего себя и еще десяток, максимум другой серьезных, грамотных бизнесменов западного образца, таких, скажем, как Володька Молчанов, директор Средне-Волжского нефтяного концерна, Леня Дергунов, первый зам генерального Газпрома, Суханов Геннадий, президент «Станкоинструмента», или хоть тот же Мирзоев, генеральный фирмы «Сибирь». Нет, конечно, не только среди новых бизнесменов есть твердые сторонники «железной руки», сидят они и на товарной бирже, и в Госбанке, и среди областных руководителей их немало. И силовые структуры, и армия, слава Богу еще не разваленная демагогией демократов, нам в этом помогут. Разве худо от этого будет стране? Да никогда! Она сама ждет не дождется, когда прекратится этот несусветный грабеж, это бесконечное разбазаривание нажитого нелегкими десятилетиями добра, когда в руках настоящего хозяина снова станет великой необъятная наша держава. И никакая перестройка для этого не нужна. Как там сострил на днях Вася? Перестройка — перестрелка — перекличка! Ишь ты, квадратная башка, а варит...
5
Пока Сучков млел под пальцами Арсеиьича, а Никольский в охотку парился в одиночестве, время от времени с разбегу бухаясь в бассейн и резво проплывая под водой от бортика до бортика, водители и охрана первого заместителя премьер-министра, с аппетитом откушав за щедро накрытым столом, разбрелись по дачной территории, занимавшей пару с лишним гектаров соснового бора.
Кузьмин четко знал свое дело. Поэтому он, словно нехотя, вразвалочку, походил-понюхал клумбочки-цветочки, потом удалился в лес и, как бы между прочим, прошелся по всему периметру трехметровой бетонной ограды участка. Опытным глазом отметил, где и как установлена сигнализация. Нет, являясь в общем-то неплохим специалистом в этой области, Василий не стал бы утверждать, что лишь от одной мимолетной экскурсии он получил исчерпывающие сведения. Он прекрасно знал, что любая система обязательно дублируется, но вот как, это уже секрет профессионалов, а Никольский, насколько он знал, в электронике силен по-настоящему. Попробовал было Василий завести беседу на эту сугубо специальную тему с Иваном Арсеньевичем, которого все называли просто Арсеиьич, но тот, понимая, что оба они — и Василий, и он сам — занимаются одним делом, а все их индивидуальные тайны, в сущности, лишь вопрос времени, тем не менее ушел от разговора, переменил пластинку, словно предоставив Василию возможность утолять собственный интерес лично. Иди, мол, да гляди: у нас все открыто, никаких секретов. Но они-то определенно были.
Так, Василий со скрытым удовольствием отметил для себя, что одна из покрытых утрамбованным гравием дорожек от дома рассчитана на ширину автомобиля, и никакими цветочками ее не замаскируешь.
А в ограде, куда привела эта петляющая между соснами дорожка, судя по стальным тягам и мощным петлям, утопленным в бетонных столбах, должна была, вероятно, подниматься целиком секция, открывая выход на ту сторону. Он отметил для себя ориентиры, по которым надо будет найти это место с другой стороны и посмотреть, куда ведет дорога дальше. Возвратившись к даче, Василий также вычислил, что буквально в двух шагах от бассейна, где сейчас с фырканьем нырял хозяин дачи, под окольцовывавшей дом верандой явно должен находиться въезд в подземный гараж. А что там еще имеется, одному Богу известно. Нагнувшись, чтобы якобы завязать шнурок на ботинке, Василий легонько мазнул мизинцем по темному пятнышку на гравии, а отойдя, почесывая кончик носа, понюхал: точно, машинное масло. Усмехнулся — тоже мне, конспираторы! Нет, все не так просто в этом доме и немало тут скрытых хитростей. Только вот зачем все это понадобилось Никольскому? От кого должно охранять его столь серьезное инженерное сооружение? Против танка не устоит, конечно, а вот взводу спецназа здесь нелегко придется. Запросто сей орешек не расколешь. Видать, надолго и накрепко обосновался на своей даче хитрый инженер-бизнесмен. Штучка он, однако. Ну что ж, решил Василий, для первого раза мой хозяин должен быть и этим уже доволен. Маловато, конечно, но все-таки кое-что.
