можем помочь друг другу. Ты докинешь меня до «Чёрта», а я поработаю тебе за глойти. Донка тут не поможет, потому что она там тоже не бывала. Кстати, что ты с ней собираешься делать?
— А я должен с ней что-то делать? — удивился я. — Она слишком взрослая, чтобы её удочерить. И даже чтобы на ней жениться.
— Она глойти, — покачала головой Аннушка, — то есть на всю башку неадекват. Её бросить одну всё равно что младенца.
— Младенцы хотя бы не пьют… — вздохнул я. — Бабусю жалко, факт, но почему это моя проблема?
— Потому что ты затрофеил караван. Глойти — его часть.
— То есть её надо было выставлять на аукцион с машинами? — удивился я.
— Ну, не буквально так… Пойми, глойти — особое явление. Формально, да, это свободный взрослый человек, но относятся к ним, как малахольным детям. Или как к котикам. То есть если ты сейчас скажешь Донке: «Пока, я поехал», — тебя конкретно не поймут. Так не делается.
— А как делается? Я не собираюсь быть караванщиком. Пытаться в коммерцию это для меня всё равно, что пробоваться в балет. По ряду очевидных причин не моё.
— Найди ей нанимателя. Нормального, не как Мирон. Пусть дальше караваны водит.
— А это реально? Она же квасит как не в себя и вообще непонятно чем жива. А ну как помрёт на Дороге? Кстати, что при этом станет с караваном?
— Скорее всего, он пропадёт с концами. Опасный бизнес. Но Донку возьмут, она из глойти Малкицадака, столько мест и маршрутов никто не знает. Тогда караваны ходили куда шире, чем сейчас. Её возьмут хотя бы для того, чтобы учить молодых. Если не давать ей нажираться и подстраховывать на Дороге, это настоящее сокровище. Хотя найти тех, кто это понимает, может оказаться непросто…
* * *
Аннушка, надо сказать, сильно преуменьшила сложность трудоустройства Донки. Похмельная бабуся не вызвала у присутствующих в Терминале караванщиков ни малейшего энтузиазма. Глойти выступала паршивой рекламой самой себе, таскаясь за мной с таким видом, будто я вытащил её из гроба и оживил электричеством, но батарейка вот-вот сядет, и второй раз фокус не сработает. А ещё она регулярно и громко требовала выдать ей денег на опохмел, потому что «у Доночки жутенький бодунчик».
— Чёрт тебя заешь, — сказал я, когда караванщики кончились. — Я больше не могу. Я тебе не отдел кадров.
— Послушай, служивый, — она устало рухнула на диванчик в холле, — может, ну его, а? Давай буду на тебя работать. Я тебе такие срезы покажу! Туда лет десять уже никто не ездил, самые сливки снимем!
У меня сразу возникло подозрение, что Донка специально дурочку валяла, потому что теперь она не производит впечатления умирающей, да и похмелье как будто прошло.
— За десять лет любые сливки прокиснут, — ответил я ей мрачно. — Чего ты ко мне привязалась, а? Говорю, я не коммерсант. Никогда мне в денежных делах не пёрло. Я по жизни неудачник.
— Ну да, — хихикнула вредная старушенция, — четвёртый день на Дороге, и уже полные карманы денег, куча машин с грузом, лучшая глойти и та самая Аннушка в любовницах. Да, именно так это и называется, «неудачник».
— Это всё не моя заслуга, — ответил я с досадой. — Сиди тут, перетру с брокером.
Керт меня тоже ничем не порадовал. Он, конечно, согласился за небольшую сумму сообщать новоприбывающим караванщикам о такой ценной кадровой возможности, но сразу предупредил, что репутация у Донки не очень. И наотрез отказался присматривать за ней, пока не найдётся подходящая вакансия. Ни за какие деньги.
— На передержку сдать тебя тоже не удалось, — сказал я Донке, вернувшись. — Без понятия, что с тобой делать, бабуля. Кстати, у тебя внуки-то есть? Или, там, правнуки? Может, они будут рады визиту блудной родственницы?
— Не, — отмахнулась она, — у меня и детей-то не было. Куда мне, я ж вечно под газом и всегда в дороге. Офигеть была бы мамаша.
— Ясно. Мог бы и догадаться.
— Доночка старенькая, никому не нужная, одино-о-окая… — пригорюнилась глойти. — Может, денежек дашь? Я бы сейчас выпила капелюшечку. С горя.
— Погоди, — отмахнулся я, — сейчас… Посиди тут.
Из своего офиса, высунувшись в дверь, мне машет рукой Керт.
— Послушай, — сказал он, — мне тут сорока на хвосте принесла, что на Терминал вскорости прибудет один персонаж. Репутация у него неоднозначная, но он интересуется опытными глойти. Не караванщик, скорее, увлечённый путешественник, разыскивает всякие редкости, поэтому ему интересны старые заброшенные маршруты. Для Донки это то, что надо. Не будет надрываться, таская грузовики.
— Заманчиво, — кивнул я. — А когда он заявится?
— Не знаю. Несколько дней. Неделя. Две недели. Это тебе не расписание автобусов.
— Ясно. А ты не мог бы…
— Не начинай снова! — замотал головой Керт. — Не буду я пасти эту старую пьяницу до его приезда. Она напьётся санитайзера и помрёт, а я буду виноват? Ну уж нет! Опять же, если они не договорятся, мне что, потом так за ней и ходить? Ты её получил в нагрузку к каравану, так что хоть знаешь, за что мучаешься, а мне-то нафига это счастье?
Он нервно бросил взгляд в холл, где Донка пристаёт к каким-то отмороженным рейдерам. Подозреваю, что просьбой купить даме выпить. Предложение не вызвало энтузиазма. Судя по их внешности, они бы её скорее съели, зажарив на костре из старых покрышек в пустошах, но даже для этого она слишком худая и старая.
— Ладно, — ответил я мрачно, — маякни тогда этому туристу, что у нас товар, у них купец. Авось пересечёмся как-нибудь.
Я вернулся в холл. Донка отстала от рейдеров и теперь мучает Алину вопросами организационного характера, например, является ли абстинентный синдром достаточным основанием для получения медицинской помощи Терминала в рамках тарифа «эконом плюс», и может ли эта помощь выражаться в небольшой порции алкоголя.
Алина наотрез отказывается признать острое желание выпить экстренным медицинским случаем. На её лице, разумеется, нет какой-либо очевидной мимики, но обращённый ко мне взгляд кажется просьбой о помощи.
— Пойдём, — сказал я Донке. — Куплю тебе выпить.
— Правда, служивый? А с чего
