Книга Дикая тишина - Рэйнор Винн

Ночь плавно перетекла в утро, в больнице начался новый день, а я вдруг поняла, в чем заключалась та перемена, которую я ощущала в полях и лесах нашей деревни, но никак не могла описать. Перемена столь тонкая, что никто не заметил, как она произошла. Мне чего-то не хватало, но я не знала, чего именно, пока не взяла в руки зеркало «Копсфорда» и не увидела, что в нем отражается вовсе не деревня моего детства. Поверх книги я посмотрела на голые ветви березы за окном. Конечно, изгороди не пестрили дикими цветами, а в траве не жужжали пчелы: стоял конец января. Но было и что-то скрытое, что-то более существенное, чем перестроенная под жилье лесопилка и поселившиеся в деревне горожане. Неподвижность, тишина в опустевших соснах. Безмолвие ветра, опустошенность из-за чего-то ушедшего. Ферма превратилась в другое место, аккуратно причесанное, но бесплодное. Дикие жители ушли с нее, небо притихло, а земля стала пустой и темной. Тонкая перемена, почти незаметная, пока ее не высветил с ослепительной ясностью «Копсфорд».

А потом изменилось все.

///////

– Мне невыносимо думать, что ты там одна. Разве ты не хочешь, чтобы я был рядом? Можно я приеду? – Моту тяжело было оставаться вдали от меня; он не понимал, почему я упорствую. – Я знаю, она меня ненавидит, но теперь для этого уже слишком поздно.

– Ты прав, но, пожалуйста, не приезжай.

Я уже чувствовала, что произойдет в тот день, и не могла допустить, чтобы он при этом присутствовал. Справляться одной было почти невыносимо тяжело, но будь со мной еще и Мот, он бы увидел, каково это – умереть такой смертью, чего я не могла допустить. Я и так с трудом отделяла мамину смерть от его. Позволить ему приехать означало навсегда сплавить воедино одно с другим, а я и без того почти уже утонула в водовороте собственных мыслей.

– Пожалуйста, не приезжай.

///////

Ее тяжелое, неровное дыхание превратилось в глубокий хрип. За каждый вдох шла битва, и с каждым часом ей становилось все хуже. Я позвала медсестер.

– Она задыхается. Неужели ничего нельзя сделать?

– Вы подписали отказ от вмешательства. Нам нужно сначала получить разрешение у врача-консультанта. Он же вас предупреждал, что она захлебнется.

– Какого черта? Откуда мне было знать, что «захлебнется» означает вот это? Вы просто не можете позволить ей так мучиться!

Хрип перешел в протяжное всасывание воздуха; ее организмом овладела первобытная инстинктивная борьба за кислород, лицо и шея искажались от усилий с каждой глубокой, отчаянной попыткой вдохнуть. Легкие производили множество слизи, которую ее горло разучилось глотать.

Часами я мучительно наблюдала, как она страдает. Часами сомневалась в своем решении и ненавидела себя за него. Часами меня грызло тошнотворное, сводившее с ума отчаяние, пока я вместе с ней боролась за каждый вдох, каждый раз думая, что он последний, что пережить это невозможно. Выпотрошенная, растерзанная, я держала ее за руку и смотрела на нее в беспомощном ужасе. Наступил вечер, и когда я уже думала, что мы обе больше просто не вынесем, появилась старшая медсестра.

– Мы дадим ей гиосцин. Это препарат, который остановит производство слизи и поможет с дыханием.

Очень медленно волшебное средство покинуло шприц, и мамина шея расслабилась, дыхание сделалось тише, вернулась неподвижность. Я переползла на свой стул, сжалась и затряслась от рыданий. Мне хотелось одного – отключиться, чтобы в черноту не проникали ни мысли, ни звуки, ни страх.

– Я принесу тебе чайку, лапушка. На сегодня все страшное кончилось.

Кончилось, все почти кончилось. Но не совсем. Я рыдала над одной неминуемой смертью, а в это время на меня неподъемным грузом давила другая. Мне нужно было услышать его голос.

– День был просто ужасный, но ты лучше расскажи мне про свой.

– Почему ты не даешь мне приехать?

– Просто расскажи мне про свой день.

– Опять было странно – определенно не лучший день. В какой-то момент я просто отключился – и сам не заметил, а потом суставы так заклинило, что я не мог сдвинуться с места. Лектор тряс меня и говорил, что я уже битый час таращусь в окно; я не мог встать, ничего не работало как надо, так что меня пришлось везти назад в церковь. Сомневаюсь, что доучусь до конца, не говоря уже о том, чтобы потом пойти преподавать. Сейчас я просто хочу прилечь. Ничего, если я тебе перезвоню?

Я вернулась на стул, натянула на голову плед и затащила в свою пещеру «Копсфорд». Унеси меня отсюда, Уолтер. Забери меня к зеленым лугам, к проселочным дорогам, поросшим травами и дикими цветами. Я буду вместе с тобой собирать репешок и окопник. Забери меня; подари мне зеленую безопасность моего детства. Я стала перечитывать книгу под пледом, в свете неоновой лампы. Мир, мама, Мот – все это осталось снаружи, а я была наедине с Уолтером, мы вместе брели через ручей, чтобы собирать ежевику.

///////

Я больше не могла прятаться в больничных сумерках. Мот поступал в университет с надеждой. Не с той, с которой поступают нормальные студенты – что образование станет для них билетом в долгое и успешное будущее. Он надеялся всего лишь дожить до конца учебы, надеялся, что все это время его мозг будет работать достаточно напряженно и он сможет перейти в следующую стадию жизни. Но я и без его признания знала, что он переживает откат по сравнению с тем пиком формы, которого достиг в конце тропы. С тем счастливым моментом, когда он снял рюкзак и оказалось, что его тело избавилось от неподвижности и одеревенения и вновь слушается его. Или же это был не откат, а наоборот, продвижение вперед по направлению к предсказанному ему будущему?

В свой эпический пеший поход по береговой тропе мы отправлялись безо всяких надежд. Моту сообщили, что шансов выжить у него нет, что тау-белки в его мозге прекратили нормально функционировать и теперь слипаются в то, что врач назвал клубками. Постепенный процесс фосфорилирования тау-белков медленно закупорит те области его мозга, которые говорят организму, что делать. Я представляла себе, что эти клубки откладываются примерно как зубной камень в труднодоступных щетке местах. Постепенно они будут разрастаться и расползаться, пока не задушат все те замечательные клетки, которые говорят Моту, как двигаться, чувствовать, помнить, глотать, дышать. И однако за то время, пока мы, вечно уставшие и голодные, шли среди великолепной дикой природы, забыв о существовании нормального мира по одну сторону