а приехала — с офицером… Что обо мне подумают, если я вас сразу к себе или в ресторан?..
— Ну, как хотите… — Он обиженно замолчал.
— Да нет же, вы меня не так поняли, Алёша!..
Неожиданно врывается в сознание голос штурмана:
— Команди-ир! Доверни на боевой курс…
Алексей снова разворачивает машину на 180 градусов и сообщает на полигон:
— "Сосна", я — 406-й, нахожусь на боевом, как поняли?
— 406-й, вас понял: находитесь на боевом курсе. Работать — разрешаю. Я — "Сосна".
Алексей переключается на внутреннюю связь с экипажем и слышит довольный голос Зимина:
— Хорошо, командир, выводи! Дальше — я сам.
— Валяй…
Алексей откидывается на спинку сиденья, закрывает глаза и представляет склонившегося над прицелом штурмана, цель, медленно ползущую у него по курсовой черте. Но думать об этом ему не интересно, и он снова переносится мыслями к Тане.
В Оленегорске расставаться сразу Таня не захотела тоже и пригласила его в кино. Фильм шёл скучноватый — "Римский-Корсаков". Алексей еле дождался конца и увёл Таню в ресторан. Там она повеселела после вина, с удовольствием танцевала, шутила. Казалось, всё идёт хорошо — действительно, встретил свою судьбу и теперь останется у неё. А что? Он ведь тоже — парень видный. Знал: женщинам нравится. Но когда подошли в сумерках к её дому, Таню словно подменил кто. То сама прижималась к нему во время танцев — чувствовалось, её, как и его, сжигала страсть, даже поцеловались 2 раза украдкой, а тут, только попытался её обнять, резко отстранилась, произнесла почти холодно:
— Не надо, Алёша. Здесь — я живу. — Кивнув на высокое деревянное крыльцо, добавила: — Извините, пригласить не могу. Я вам уже говорила: соседи. Люди они неплохие, но… как бы вам это сказать… Со строгими правилами.
Вспомнив разговор в поезде, Алексей угрюмо согласился:
— Я понимаю… — Но в душе был не согласен, чувствовал себя обиженным. "Чёрт знает что!… При чём тут какие-то соседи? Девочка, что ли!.."
Видно, она почувствовала перемену в его настроении, заторопилась:
— Не опоздайте! Скоро последний поезд в вашу сторону. А следующий — будет только под утро!..
Что оставалось? Опоздать на поезд?..
Алексей не спеша закурил, и несколько секунд они стояли друг перед другом, не зная, что говорить. Нужен был какой-то естественный повод, чтобы остаться. Однако ничего не придумывалось. Алексей как-то подрастерялся. Даже о новой встрече не договорился. Вместо этого нелепо проговорил:
— Ну, что, я — побежал, да?.. Мне — завтра на службу, вам — на работу. — И посмотрел на часы, надеясь, что она передумает и остановит его. Ему казалось, Таня тоже не хочет, чтобы он уезжал. Но это его дурацкое "вы" — не сумел, растяпа, на "ты" перейти! — видимо, мешало ей решиться. И она сказала то, что должна была сказать любая:
— Бегите скорее! Счастливо добраться…
Сказала, правда, невесело, без улыбки. Делать ничего не оставалось, надо было бежать. И он побежал, не пытаясь уже ни обнять её на прощанье, ни, тем более, поцеловать. А что самое скверное, не сказал ей и "до свидания" — побежал, и всё. Совсем растерялся.
На вокзале расстроился окончательно — поезд ушёл за 2 минуты до его "прилёта". Вернулся с перрона в зал ожидания, выпил в буфете бутылку пива — буфет уже закрывался — и не знал, куда же себя теперь деть? В зале никого не было, одни пустые лавки. Чувствуя невыразимую обиду на весь божий свет, принялся ходить. Оттого, что нервничал и не мог успокоиться, мысли в голове путались. Что делать? Сесть на лавку и ждать до утра? Глупо. Надо вернуться! Таня увидит в окно, что не уехал, и впустит.
Через 10 минут уже сидел на скамейке против её окна и курил. Поднимался, ходил. Садился, и снова закуривал.
Таня не позвала.
— Лё-ша-а! Бр-росил втор-р-рую-у, докладывай!..
Русанов передал на полигон, что бросил вторую бомбу. А Зимин сфотографировал разрыв и, радостно сообщив, что и вторая в кругу, попросил развернуть самолёт на 180 для последнего захода на цель.
Не прикасаясь к штурвалу, Алексей положил машину в крутой крен от "барашка", опять наклонил горы, и начал энергичный разворот, который не мог выполнить от себя штурман. Думая о Тане, Алексей не знал, что она видела его тогда…
Не спалось ей в ту ночь. Тоже была расстроена нелепо проведённым днём и нелепым расставанием. Всё ходила по комнате, ходила. Плохо одной… И даже свидания не назначил больше. Может, обиделся, а может, понял, что ездить удастся не часто — всё-таки далековато, не то, что в одном городе. Какие уж тут свидания! 2–3 раза в месяц. Быстро всё надоест и заглохнет. Видимо, он так и рассудил. Чего волынку тянуть? Лучше уж сразу, пока нет особенных чувств. Да и сама хороша!.. Побоялась в дом пригласить, будто не для себя живёт, а для соседей — что подумают, что скажут?.. Ну, он и сбежал…
Вот тут и стронулась с места душа — "зацепило". Не выходили из памяти слова лётчика, его открытость. И глаза уж очень хорошие. Значит, не распущенный. Да это и так видно. Умные женщины цепляются за таких сами, не задумываясь. И улыбка милая, и вообще симпатяга. А она — не пригласила даже! Это в её-то положении… В ресторане — сгорала от желания. А как до дела дошло, сразу: "Что он подумает обо мне! С первого раза…" А если по-честному, просто не доверяла себе, знала свой темперамент. Ну, не дурочка? Взяла и — "не надо, Алёша. Здесь — я живу". Как только язык поворачивался!..
В общем, тошно было от своих дум и так, а тут ещё будильник отстукивал на столе секунды. И в комнате призрачно. Ещё и ночь не ночь, и день уже не день. А так себе, слабый рассеянный свет с неба в окно. На душе было неутешно, горько. Подошла к окну. Глядь, а он — там, на скамейке. Так и окатило всю жаркой волной. Хотела рвануться к нему от радости, да остановилась. Может, примерещилось от расстройства?
Нет, он, лётчик. Курит. Что делать? Позвать?..
И опять началось это идиотство: "Нет, нельзя впускать! Соседи. Лучше самой с ним куда-нибудь…" Но остановилась снова. "Куда? Светло везде. И холодно по ночам".
"Сидит. Опоздал, видимо, на поезд… Курит, бедненький".
"Ну, обернись же, Алёша!.. Не сплю, на тебя смотрю! А ты — спиной ко мне".
Почувствовав в ногах слабость, она отошла от окна и легла в постель, чтобы не видеть лётчика, не искушать себя. Пыталась
