А теперь, чувствуя рукой теплую ладошку, всем нутром желая в этот момент просто поднять хрупкое тело и прижать к себе – даже просто чтобы посмотреть в глаза на одном уровне. Он раз за разом косился на рыжеволосую малышку, пытаясь придумать хоть что-нибудь еще - только не ехать домой. Да, хотелось спать, но нельзя заканчивать этот умопомрачительный ночной поход.
- Слушай, - вспомнился ему разговор Релиси с той танцовщицей, - Происшествие с твоим отцом большая тайна?
Эфри повернулся к девушке и понял – опять сморозил чушь. На лице Релиси была заметна боль и горечь, большим водопадом хлынувшие на голову от воспоминаний.
- Извини, я не хотел, - остановился он, поворачивая малышку к себе лицом. – Ты ведь видишь, что постоянно не то говорю.
Но девушка поступила не так, как мог предположить. Глубокий вздох, после чего уткнулась головой в грудь парня, пару секунд постояла, а потом, словно убирая ненужные эмоции, отступила назад.
- Не на… - снова начал оправдываться Эфри, но был прерван одним поднятым пальцем вверх.
А затем началось долгое безмолвное повествование посреди немноголюдной улицы с постоянными уточнениями со стороны парня, разъяснениями с помощью тех же жестов, передвижениями в пространстве и слезами.
Она не забыла… Релиси помнит тот момент так же четко, как видит рядом стоящего перед собой Эфри с постоянно взъерошенным волосами, который смотрит на нее с такой теплотой и нежностью.
Каждое движение, каждое слово, даже звуки и запахи отложились у нее в голове. Такое видение приходит каждый раз, когда пытается заговорить с кем-нибудь, поэтому приходится молчать. Ведь так проще, реже вспоминаешь о том, что могла предотвратить.
В тот вечер, даже ночь, после очередного концерта отец – Закари – приехал за ней на такси. Машина сломалась, а позволить разгуливать девятнадцатилетней дочери в такой час одной он не мог позволить.
Можно было сесть на заднее сидение такси и через десять минут оказаться дома в теплой постельке, но настроение Релиси было слишком приподнято для такого неинтересного окончания замечательной ночи с просто фееричным выступлением ее группы. Любимый папочка редко отказывал в чем-то своей кровиночке. Он был самым настоящим другом, который всегда поддержит, выслушает, поможет, научит и защитит.
Вот и тогда помог.
В те годы Релиси еще любила туфли. Носила их постоянно, только чтобы казаться выше, не так выделятся из толпы своим низким ростом. Но вот эти, с часто расстегивающимся замочком, такие красненькие, очень старые, горячо любимые, постоянно заставляли наклоняться и поправлять ремешок.
А папа помогал, раз за разом цепко прижимал ладони к ее бокам, чтобы дочурке было удобнее стоять на одной ноге, чтобы не упала случайно или не приходилось наклонятся, принимая неудобную позу.
Тогда замочек опять отстегнулся… Релиси с улыбкой на губах застегивала ремешок, когда услышала звук приближающейся машины и подняла голову. Она видела, как двуглазый монстр несется прямо на них, но слова застыли в ее горле. Любимая дочь растерялась и не смогла крикнуть отцу, чтобы тот посторонился, отошел, избежал ужасной участи.
Потом девушка только видела, как папины руки отрываются от ее талии, отталкивая в сторону, и, словно прощаясь, не перестают тянуться… Его руки, теплые, отцовские, такие грубые, но не менее нежные, которые всегда поддерживали, защищали, поднимали, укрывали, в последний момент тянулись к ней, а она… С застывшим криком в груди, не дыша, не плача, упав от толчка, видела эти ладони и чувствовала до сих пор остаточный горячий след их на своем теле.
Вокруг начал бегать какой-то мужчина, выкрикивать фразы, трясти за плечо, но девушка ничего не соображала. У нее до сих пор стояли перед глазами свет фар, ладони отца и ощущалось тепло на боках.
Больше ничего не видела, не слышала, не чувствовала. Только проматывала в голове один и тот же момент раз за разом, пока не посмотрела на свои ладони, которые начали трястись. Сначала дернулся палец правой руки. Сквозь мокрую пелену на глазах заметила, как так же постепенно начали двигаться и остальные. Не было ничего, кроме этих рук, трясущихся рук, ее, не отца…
Вокруг что-то происходило, но она не замечала. Звенящая пустота давила со всех сторон, из глаз сами по себе текли слезы, хотелось кричать, но голос пропал. И руки, не перестающие покалывать в пальчиках.
Релиси не видела больше отца. Ни разу, даже на похоронах не была. В тот момент находилась в больнице, под присмотром врачей, которые пытались вывести из этого шокового состояния. Даже хотели поместить в психиатрическую лечебницу, ведь девушка постоянно смотрела на свои трясущиеся руки, а когда до ее боков дотронулся один из медперсонала вообще начала истерить и забиваться в угол.
Тот период девушка плохо помнила, но до сих пор при необходимости что-то сказать перед глазами появляется свет фар, удаляющиеся руки отца и остаточное тепло их на талии.
- Мне так жаль, - растерянно проговорил Эфри, прижимая ее к своей груди.
Они стояли возле серого мерседеса. Девушка безмолвно плакала, а парень гладил темно-рыжие волосы. Рассказ с помощью жестов дался с трудом, ведь в воспоминаниях все так ярко и красочно, а показать это руками оказалось очень сложно. Машина снова раз за разом приближалась, ярко светя фарами, перед ее внутренним взором, раздавался звук тормозов, а потом…
- Зря я спросил, - корил себя парень за дурацкую привычку говорить что придет на ум.
Слезы не хотели прекращаться, оставляя свой мокрый след на кожаной куртке Эфри. Но владельцу было все равно. Сейчас главное успокоить, найти подходящие слова или поступки, только чтобы забыла. Решимость граничила с вопиющим сожалением. Глаза бегали, пытаясь хоть где-нибудь найти подсказку.
- Тшшш. Успокойся, - тихо сказал парень, слегка наклоняясь.
Но не подействовало. Она все равно плакала, бесшумно, долго, содрогаясь всем телом.
Парень ни разу не подставлял свое плечо для слез, не был в подобной ситуации, поэтому и не умел успокаивать. Он отстранил ее голову, наклонился и поцеловал. Не так, как хотел, совершенно иначе. Это было грубо, жестоко, словно клеймил, ненадолго застыв в таком положении, не двигаясь, но и не отдаляясь. Эфри хотел расслабиться, продолжить начатое, но мягче, нежнее, даря тепло и пробуя на вкус. Ведь нельзя целовать девушку так, особенно когда… Просто нельзя, без особенно и когда!
Поцелуй закончился так же неожиданно, как и начался. Эфри сделал шаг назад, сразу же отпуская ее, потеряв невидимую связь, которая была при их объятии. Чтобы не смотреть в глаза и не оправдываться, он пошел к машине, приоткрывая пассажирскую дверь. Ему не за что просить прощение. Не за это, особенно не за это. Желание так сделать было давно, хоть и немного иначе. А оправдываться – значит сожалеть. Нет, даже о таком грубом поцелуе он жалеть не может. Ну и пусть толком не почувствовал ничего из-за напряжения, необходимости сдержаться, но все равно ему понравилось.
