делом меняться — это являлось частью культуры, как и авторитет «выпускных».
— Пряник хочешь? Дам надкусить, — великодушно предложил Милит.
— Я про бистов много всякого знаю, а пряник у тебя один и совсем крохотулишный. Не интересно.
— Кро-хо-ту… Пекло! Нет такого слова! Ты его сам придумал! — завозмущался зеленоглазый.
— Вот и пряника твоего считай что нет. Предложи что получше, — посоветовал Ро.
— Нет, ну точно халасатец! Ещё и торгуется! — воскликнул Верин.
Извечный задира сидел наряду со всеми, но всё равно выпячивался так, что каждому было понятно, кто во главе. И лёгкая хромота тому не стала помехой. Тогда, полгода назад, Верину крупно повезло не расшибить белобрысую голову, но не настолько, чтобы полностью избежать последствий. Стоило ли говорить, что любви к виновнику у него не прибавилось.
— Вообще-то это мои пряники, — чванливо сообщил Сарвиан. — Но коли на то пошло, бери один и не борзей. Милит вон на пять вечерних булок выменял.
— Ну так это ему цена пряник, а тебе — пять булок, — усмехнулся Ро, продолжая корчить равнодушие. — Ты ж вроде в разведку мечтаешь пробиться. Информация дорого стоит. Шёл бы в прапоры со своим жлобством! Меньше чем за три пряника и горсть изюма даже с койки не встану.
— Ну ты и морда! Плут! Наглый плут! Однажды ты доиграешься. Ох доиграешься! — залился Сарвиан.
Этот подхалим часто пытался язвить и ставить полукровку на место, но куда ему было тягаться с красноречием зубоскала. И всё же он был той породы, которая оставалась на берегу во время шторма, а в ясную погоду заплывала дальше других, заискивая перед старшими. Сарвиан даже свои желтоватые волосы постоянно обесцвечивал каким-то раствором, чтобы соответствовать стандартам красоты, и никогда не садился с теми, кого публично высмеивали. Такие и у наставников на хорошем счету, и среди сверстников в почёте. И такие скорее других заполучали заветные нашивки, чтобы хоть чем-то выделяться из общей блёклости. К сожалению, такова была неприглядная правда ало-класси: быстро карьеру делали только пронырливые приспособленцы и завоевавшие авторитет грубой силой заносчивые петухи.
— Да пусть подавится! — дал добро Верин — яркий представитель птичьего двора. — Бери, но только попробуй ерунды набрехать!
Ро сел, потирая шею и широко зевая, чтобы потянуть время и подействовать соратникам на нервы. Вообще, спроси они его по-нормальному и без Верина с Саром, то он болтал бы за просто так хоть до утра, предаваясь тёплым воспоминаниям. Но горделивость и обиды не красили никого.
— Ну и что же про бистов хотите знать? — спросил он наконец, опустившись на пол рядом со всеми и скрестив перед собой ноги.
— Правда, что они голые ходят? Ну то есть в шерсти. Но это же, считай, голые, так ведь? — выпалил один из мальчишек.
— А ростом они какие? — влез Милит.
— Да все знают, что они огромные! — замахал руками Сар. — Но они что же и когтями дерутся, и саблями?
Ро слушал их вполуха, пожёвывая изюмину. Та была совсем не как виноград, но тем не менее сладкой. Неприятно сладкой. Приторной.
— А с чего это у вас такой интерес у всех? — спросил он, когда мальчишки замолкли в алчущем ожидании.
— Так оно ж известно с чего… — начал было Сар.
— Говорят, на границе неспокойно, — перебил его Верин. — Того гляди ещё и с севером воевать начнём. Желтоглазых демонов все знают. Мелкие они, пусть и злобные. А как с этими чудищами халасатскими сражаться — пока непонятно. Шкуры у них поди толстые. Как думаешь, шпагой тяжело проколоть? А то нам скоро по гарнизонам, как раз может война и начнётся. Вот будет у тебя возможность доказать, кто ты на самом деле.
Если б Ро нечаянно не проглотил изюмину, то непременно выплюнул бы на пол. Кажется, она застряла в горле и начала набухать. Слов не было — только эмоции. Того и гляди выльются в такую жгучую брань, что в соратниках навсегда скончается чувство прекрасного. Им уже было не по одиннадцать, чтобы тащить в умывальню и мыть рот с мылом. Ротный клялся, что заставит жевать острый перец всякого, кто вздумает повторить любое ругательство, придуманное неотёсанным дикарём.
— Роваджи, на выход! — некстати раздался крик командира. — К капитану, бегом. Даю тебе десять секунд, чтобы обуться.
Распорядившись, ротный так же внезапно скрылся за дверью. Ро метнулся к койке, но, натягивая ботфорты, поднял на соратников взгляд исподлобья.
— Вот, что я вам скажу, простачки. Бисты не звери, но и не люди. Они вас на кусочки порвут, если к ним сунетесь. Ростом на голову выше любого из нас, а клыки — что мои пальцы. Ясно вам? Вашими шпажками они в них ковыряются, если что-то застрянет. Прожуют и проглотят! А прочие забодают! Пробовали коня на скаку остановить? Так вот бык куда как страшнее. Ни писка вашего, ни хруста костей не заметит. А если вам кажется, что у вас дисциплина и строй, то вы ничегошеньки не знаете о стае. Так что мой вам совет, проситесь на другую границу!
С этими словами Ро прихватил котан и выбежал из казармы.
Разговоры о возможной вражде задели его непримиримые чувства. Ему всегда не нравилась ненависть, которую сородичи испытывали ко всему живому, что не носило белые космы и не кланялось Колласу. Быть чужаком утомительно и несладко, но оказаться отродьем врага — куда более страшная перспектива. Да и случись война, границу закроют, и о побеге можно будет забыть. Препятствий становилось настолько много, что тень от их величественного массива не только мешала прорастать чахлым надеждам, но и лишала света саму жизнь.
Ро решил не делать поспешных выводов и не загадывать наперёд. Сперва злободневное. Вряд ли он сотворил что-то плохое. Уж серьёзное бы точно запомнил, а за мелочи в центральный корпус не гоняют. Пожурили бы перед ужином или постегали розгами. Скорее всего капитан нашёл для него работёнку. Всему виной безупречный почерк. Ро умел писать и мелко, убористо и крупно, размашисто.
