к неоправданному отчуждению потенциальных клиентов. Корпорации живут в постоянном страхе перед дурной славой, которая может разрушить бренд, тщательно созданный с помощью миллионов долларов на рекламу и паблисити. Зачем вступать в острую политическую дискуссию и без необходимости отталкивать половину своих клиентов?
В этой серии и во все большем числе подобных ей мы наблюдаем углубляющийся союз между либертарианским экономизмом классического либерализма и экспериментальным социальным либертарианством прогрессивного либерализма - так сказать, свадьба Джона Локка и Джона Стюарта Милля. Прогрессистская идеология, которая все больше проявляется в самых богатых и влиятельных экономических субъектах мира, тесно связана с индивидуальным экспрессивизмом управленческого класса, который определяется мобильностью, этической гибкостью, либерализмом (экономическим или социальным), потребительским менталитетом, в котором выбор имеет первостепенное значение, и "прогрессивным" мировоззрением, в котором быстрые изменения и "созидательное разрушение" являются единственной уверенностью. Они успешно отменили законодательный акт суверенного политического образования не путем убеждения граждан, а путем принуждения политических лидеров угрозой экономического разорения и беспечного разрушения репутации. Им удалось обойти демократическую волю граждан Индианы во имя "демократии". Они сделали это, чтобы продвинуть видение человеческого блага среди управленческого класса за счет "традиционных ценностей" обездоленных, бедных, средних граждан, находящихся в тяжелом экономическом положении в городе Уокертон на Среднем Западе. Они сделали это, утверждая, что защищают бесправных, угрожая уничтожением тем, кто цепляется за шаткую жизнь на периферии современного американского прогресса. Memories Pizza была осуждена даже за условную поддержку "традиционного брака"; Apple и Eli Lilly были восхвалены за отмену должным образом принятого демократического законодательства. Полная асимметрия власти существовала между прогрессивной элитой и теми организациями, которые поддерживали "традиционные ценности" - будь то относительно слабые штаты, как Индиана, или небольшие семейные предприятия, как Memories Pizza. Такие компании, как Apple, Amazon, Microsoft и The New York Times, причисляли бессильных к угнетателям.
По мере того, как власть, богатство и влияние "партии прогресса" проникали в каждый человеческий институт, стало первостепенным устранить все остатки оппозиции. То, что на ранних стадиях прогрессивизма представлялось как "выбор" - выбор быть свободным и саморазвивающимся человеком - теперь все больше становилось требованием, которое навязывалось последним сопротивляющимся этому императиву. Корпорации отбросили свое традиционное уклонение от политических позиций в поддержку автономии и самосозидания. Это особенно проявилось на переднем крае культурной войны за человеческую сексуальность, когда корпорации выступили в поддержку однополых браков, прав транссексуалов и "репродуктивного здоровья". Усилия Милля по защите "экспериментов в жизни" путем ограничения "деспотизма обычая" превратились в позитивное требование принудить всех к экспрессивистским убеждениям путем устранения любого остатка самоограничивающей веры. Все теперь были объединены против "традиционализма" естественной семьи.
Этот последний этап модернистской и прогрессивной революции особенно заметен сегодня в подъеме "проснувшегося капитализма", сочетающего радикальный индивидуализм, антикультуру и революционное ниспровержение традиционных институтов в современной корпоративной политической власти, осуществляемой не только против религиозных верующих, но даже против суверенных политических акторов. Эти силы действуют как неофициальный политический режим, формируя горизонт современного человечества, используя свои ресурсы и силу формирования восприятия для уничтожения политической оппозиции. Если предыдущее поколение корпораций, таких как Standard Oil и Carnegie Steel, стояло на переднем крае добычи ресурсов и покорения природного мира, то современные корпорации, такие как Apple, Netflix и Facebook (или Meta), одновременно продвигают развоплощенное восприятие мира и друг друга, поддерживая политические цели, конечным результатом которых является покорение последней границы природы - человеческого тела. То, что дала человечеству добыча ископаемого топлива - освобождение от места, от рутинной работы, от восприятия мира в его суточных и годовых формах - сегодня продвигается через технологии виртуальной реальности, гностические умы больше не нуждаются в теле для общения, постоянный поток возбуждения и отвлечения. Их откровенная приверженность делу сексуального освобождения является дальнейшим продолжением дерацинации, начатой более ранними технологиями прогрессивизма. И, подобно уверенности тех прогрессистов несколько веков назад, которые верили, что постоянные сжигания ископаемого топлива не приведут к ужасным последствиям, так и сегодняшние прогрессисты принимают и приветствуют новые освободительные этосы - даже восхваляя "солнечную сторону жадности" - как морально чистый путь к прогрессу и совершенству.
Мы являемся свидетелями появления извращенного сочетания новых и старых форм тирании: не грубое навязывание власти немногими, приводящее к несчастью многих, не мягкий деспотизм патерналистского государства, держащего своих граждан в состоянии постоянной детскости, а принудительное навязывание радикального экспрессивизма населению властной элитой. В браке классического и прогрессивного либерализма требуемое безразличие к взглядам других становится обязательным празднованием индивидуального экспрессивизма, окончательным слиянием антикультурного, революционного потребительского выбора как философии человека по умолчанию. Нечестивый союз прогрессивного государства и либертарианского рынка сегодня принуждает к принятию капиталистического потребительского выбора в каждом аспекте жизни; радикального индивидуализма и экспрессивизма как маркера человеческого освобождения; и постоянного революционного этоса, который тревожит и дестабилизирует перспективы порядка и стабильности, особенно среди рабочих классов.
Поразительно, но оппозиция этой новой тирании исходит в основном от рабочего класса, особенно от тех, чей труд имеет тенденцию быть осязаемым и воплощенным - в отличие от "класса ноутбуков" - и кто склонен рассматривать мир не как простую стартовую площадку, а, скорее, как один из унаследованных домов. Это столкновение происходит не между двумя партиями либерализма, а между широкой партией прогресса и широкой партией консерватизма. Партия прогресса - как партия, определяемая своей приверженностью к правлению просвещенных элит против угроз, исходящих от "многих" - сегодня стремится к открытому политическому, культурному, экономическому и социальному подавлению своей оппозиции. С точки зрения этой зарождающейся партии консерватизма, ответ заключается не в устранении элиты (как когда-то предполагал Маркс), а в ее замене более совершенной элитой. Наиболее необходимым является выравнивание элиты и народа, а не доминирование одной над другой. Для этого необходимо возрождение более старой и забытой, но лучшей формы консерватизма, которая стремится к взаимному улучшению как элиты, так и народа .
ЧАСТЬ II
.
ОБЩЕЕ БЛАГО
.
КОНСЕРВАТИЗМ
Глава
3
.
Благо, которое является общим
Консерваторам мало что нравится больше, чем спорить о природе консерватизма. Либертарианцы спорят с социальными консерваторами; военные ястребы не согласны с изоляционистами; правые либералы интенсивно спорят с постлиберальными критиками либерализма. Из этих бесконечных дебатов можно легко сделать вывод, что консерватизм - это хамелеон, принимающий черты окружающего общества и политического строя. Это не более чем ярлык для постоянно меняющейся позиции, которая оценивает свои позиции в зависимости от изменений, происходящих в разное время и в разных местах. В отличие от либерализма, который, при всем многообразии его значений, может указывать на отличительную философию, конкретных философских архитекторов и неизменные принципы,
