и рак» [13]. У меня на книжной полке стоит её экземпляр, в котором есть надпись, сделанная Владимиром Михайловичем: «Володе – товарищу по науке», и дата – 2 февраля 1968 года. Я чрезвычайно гордился этой надписью тогда, да и сейчас, спустя столько лет, горжусь.
Кратко суммируя полученные в моей работе данные, можно сказать, что модель Бильшовского действительно оказалась весьма удачной моделью синдрома Штейна-Левенталя. У крыс быстро развивались гормональные нарушения, свойственные ускоренному старению, и увеличивалась частота дисгормональных опухолей[14].
Окончание института. Распределение
Наступила весна 1968 года. Заканчивалась учеба в I ЛМИ им. акад. И. П. Павлова. Нам предстояло распределение. Николай Павлович предложил мне пойти в клиническую ординатуру по онкологии в его лабораторию. Я счастлив – буду заниматься наукой! Заявки от Института поданы еще на нескольких моих однокурсников – Николая Блинова, Ирину Гожеву, Розу Протопопову (все трое – в клинику) и на моего друга Бориса Друяна, который со 2-го курса работал в лаборатории Г. Б. Плисса. Представителем от Института онкологии на заседании комиссии по распределению в I ЛМИ был Н. П. Напалков, к тому времени уже заместитель директора Института по научной работе.
В коридоре перед дверью зала при кабинете ректора, где заседала комиссия по распределению, вершащая судьбы выпускников, толпились взволнованные событием коллеги. Сколько драм! Вот вылетает из зала растерянный Валерий В. Он несколько лет работал в студенческом научном обществе (СНО) и должен был быть принят в аспирантуру в Институт пульмонологии. На комиссии его спросили: «Куда вы желаете поехать?» Как настоящий комсомолец, он ответил: «Куда нужнее!» Ему предложили какую-то тмутаракань, и он, растерявшись, подписал!
Расскажу и о знакомой мне истории с Валерием Левитом. Он в течение нескольких лет успешно занимался научной работой, в частности нарушениями функции щитовидной железы, в клинике академика АМН СССР Василия Гавриловича Баранова, патриарха отечественной эндокринологии, по результатам своей работы написал статью во всесоюзный журнал «Проблемы эндокринологии», которую к тому времени приняли к печати. Василий Гаврилович пригласил Валерия к себе в клинику в аспирантуру. Но ему – крупнейшему советскому эндокринологу – сказали «компетентные товарищи», что так делать не следует. С такой фамилией в те годы в аспирантуру никак было нельзя – не готовить же кадры для заграницы – начиналась волна еврейской эмиграции. Кстати (а вернее, некстати), в начале того же, 1968 года не вернулся из научной загранкомандировки ближайший сотрудник академика В. Г. Баранова, крупный диабетолог Либерман, ставший вскоре личным врачом Голды Меир, страдавшей этим заболеванием. Естественно, Василию Гавриловичу, как никудышному воспитателю кадров, на ближайшие годы запретили брать в ординатуру и аспирантуру носителей ненадёжных фамилий. Тот факт, что Валерий на последнем курсе обучения стал Окуловым, «кураторов» оставило равнодушными. Помог случай: комиссии зачитали блестящую характеристику Валерия, данную ему В. Г. Барановым, и для Николая Павловича, заканчивавшего работу над своей докторской диссертацией по канцерогенному действию тиреостатиков в ряду поколений, молодой специалист по щитовидной железе, да ещё с такой школой, оказался как нельзя кстати. Не последнюю роль сыграло и то, что Николай Павлович хотел видеть одним из оппонентов на предстоящей вскоре защите своей докторской диссертации авторитетнейшего академика Баранова. Поэтому там же, на распределении, Николай Павлович познакомился с Валерием, пригласил его работать к себе и вскоре через Минздрав добился его перераспределения в НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова. Николай Павлович любил решать трудные задачки. Тем более что это был тот случай, когда одним выстрелом было убито несколько зайцев: сам он получал специалиста с хорошей школой, избавлял глубоко интеллигентного Василия Гавриловича от некоторого чувства неловкости по отношению к Валерию (о чём Василий Гаврилович сам ему говорил). И, самое главное, определил научную судьбу Валерия, о чём тот никогда не пожалел. А ведь впереди у Николая Павловича была ещё и защита докторской с В. Г. Барановым в качестве одного из оппонентов! Валерия я знал с 1-го курса, мы были в соседних отрядах на целине. Он отслужил в армии, отличался хорошим сложением и выправкой, пел, играл на гитаре, немного писал стихи, отличался обаянием и завидным чувством юмора и был одним из неформальных лидеров на курсе. Так в лаборатории появился еще один сотрудник, ставший моим близким товарищем.
Наконец, вызвали меня и Лену. Я очень волновался, как бы чего не вышло – ведь Лена носила нашу будущую дочь. Но все прошло спокойно, я подписал распределение в Институт онкологии, жену направили в распоряжение Горздрава, то есть в участковые врачи. Впереди была вся жизнь!
Глава 3. Первая ступень
Когда идей фонтан и замыслы роятся,
Ты лучше воздержись от лишней суеты.
Спокойно дашь всей мути отстояться —
Крупицу истины найдёшь вернее ты.
Коллеги
Институт остался позади, но в моей жизни мало что изменилось. Работа по теме шла довольно успешно своим чередом, Николай Павлович дал мне полставки старшего лаборанта – ведь у меня уже была семья – жена и маленькая дочка. У нас образовалась неплохая компания – Алексей Лихачёв, Валерий Окулов и я. Оба моих товарища были старше меня на четыре-пять лет и имели несравненно больший жизненный опыт. Общение с ними заменяло мне недостающего старшего брата – я был старшим ребенком в семье. Жили мы дружно, очень много работали. Мои друзья многому меня научили, предостерегали от неверных шагов и импульсивных поступков. В ту пору прошли знаменитые фильмы Гайдая – «Кавказская пленница» и «Самогонщики», и Моргунов, Вицин и Никулин – замечательная троица – были всенародными любимцами. Мы были настолько неразлучны, что нас стали называть так же, как героев, – Бывалый, Трус и Балбес. Бывалым, конечно, был Лихачёв, и не только из-за наибольшего сходства с ним из нас троих. Он поработал слесарем на заводе, затем учился в Военно-медицинской академии. Потом уволился из ВМА и перешел в I ЛМИ. В Институте онкологии он пользовался неизменным авторитетом у руководства, ещё в ВМА вступил в КПСС и был «назначен» лучшим пропагандистом района. Его портрет даже висел на доске почета в Сестрорецке, куда мы ходили 1 Мая и 7 Ноября на демонстрации. Он был самым рассудительным и «правильным» среди нас троих. У него была самая лучшая «анкета», и было естественным, что он первым поехал на стажировку в Лион, во Францию, где незадолго перед тем было открыто Международное агентство по изучению рака (МАИР), одна из структур Всемирной организации здравоохранения при ООН. Трусом определил себя сам Валерий. Конечно, он никогда не был трусом в жизни, но, послужив в армии, столкнувшись с проблемами при распределении, был
