до сладкой боли, так что мне приходится приоткрыть рот. Секунду медлит и целует дико, проваливаясь языком внутрь со стоном. Ноги подкашиваются, но сильные руки тут же подхватывают меня за бёдра. Жмусь к нему отчаянно пытаясь надышаться этим мужчиной, пахнущим безумием и сексом.
Ещё чуть-чуть и бездна. Что мне терять?! Чести не осталось, а отчаяния хоть отбавляй.
Проникаю руками под футболку на пояснице и касаюсь тёплой кожи. Матвей вдавливает мои ягодицы в свой пах, словно приклеить хочет.
— У меня один вопрос, — говорит сипло.
— Какой? — шепчу.
— Клубника со сливками или ананас?
— Ты о чём?
— Ну, что выбираешь? — жадно сосёт мою нижнюю губу, пока я пытаюсь сообразить.
— Это опять что-то пошлое, Андреев? Презервативы со вкусом? — злюсь.
— Не-е-е, — отвечает тягуче, двигая по кругу нашими бёдрами, как единым целым. — Минет будешь делать без них. Я не люблю в презервативе.
Прыскаю от смеха. Пульс зашкаливает от такой наглости.
— Помечтай, — кидаю дерзко. Между ног становится жарко от того, как его член на своих губах представляю.
— Но не сегодня, если сама не захочешь, — говорит серьёзно. — Сегодня твой день.
Снова склоняется для поцелуя, но я оказываюсь проворнее. С силой прикусываю его подбородок и отстраняюсь.
— Ай-й, — потирает его ладонью. — Пиранья.
— Да пошёл ты, — говорю, усаживаясь на покрывало.
— Ладно, не обижайся, — размещается рядом. — Так что?
— Что? — говорю зло.
— Ты не ответила.
— Мне без разницы, Матвей. Я все равно не знаю о чем ты.
— Ложись, сейчас узнаешь, — говорит вкрадчиво, цепляет за руку и тянет вниз. В бездну тянет за собой.
Глава 18. Виктория
Удобно устраиваюсь на его груди. Вокруг нас вакуум, словно мы одни в этом мире остались. Но от этого будто проще в настоящий момент. Легче.
Не жалеть и не думать.
Матвей тянется к карману и в тишине раздаётся шелест.
— Так, ну ты не отвечаешь, значит, клубника со сливками, — протягивает мне раскрытую ладонь, в которой лежит Чупа-чупс.
— Пф-ф, — давлю улыбку. — Всего-то.
— Купил на заправке, чтоб ты хоть что-то пососала, — склоняет голову и чмокает в нос.
— Боже. Какой ты дурак, Андреев. Что я здесь с тобой делаю?
Этот вопрос меня последние часы вообще не покидает. Что я творю? Мои мозги словно высыпались, как мелкий песок, там, у стенки в раздевалке танцевального центра.
Снимаю упаковку и облизываю конфету. Во рту становится приторно. Откидываюсь на покрывало и замираю. Прямо перед глазами звёздное небо нависает, заколдовывая своей красотой. Протягиваю руку, чтобы дотронуться до мерцающих огней, но они раз за разом ускользают, словно неуловимые мотыльки.
— Невероятно, да? — говорит тихо Матвей, закидывая руки за голову.
— Это необыкновенно, — произношу заворожённо. — Кажется, небо сейчас упадёт и раздавит нас.
— Я прикрою, — ласково обещает. — Ты когда-нибудь слышала про двойные звёзды?
— Это как? — разворачиваюсь к нему, подкладываю ладони под голову и любуюсь гордым профилем. Перекатываю языком клубничную конфету во рту.
— Я, наверное, не по-научному скажу, сделай скидку танцору. Это звёзды, связанные гравитацией, с одним центром притяжения.
— Хм-м… интересно.
— Они разные бывают. Практически одинаковыми или абсолютно непохожими, отличаться массой и размерами. Случается, что две звезды находятся бок о бок, но они друг к другу никак не относятся. И центр притяжения разный. Рядом! Но никто, чужие! Смекаешь?
— Понимаю, — шепчу.
Ох, как понимаю.
— А те звёзды, с которыми они связаны вообще в другом месте, — тихо заканчивает мысль.
Он тоже поворачивается и обнимает меня левой рукой. Между нашими глазами не больше пятнадцати сантиметров. Его горячее дыхание легонько обдувает мои горящие щеки.
Тихо смеюсь.
— Ты всем здесь это задвигаешь, да?
— Я ни с кем здесь не был, кроме тебя, — говорит серьёзно.
– Так я и поверила, — снисходительно смотрю на него.
— Не хочешь — не верь.
Обижается и снова укладывается на спину.
Вдыхаю влажный ночной воздух и перевожу взгляд на небосклон.
— А я верю в то, что, когда люди умирают, они превращаются в звёзды. Ты можешь любоваться на них издалека, можешь даже попробовать дотянуться. Но в жизни не дотронешься.
— Пиздец, — произносит он сдавленно и вздрагивает.
— Когда папа умер, я часто смотрела в небо, чтобы найти его звезду, — пожимаю плечами. — Представляла, как он со мной разговаривает.
— Чушь это всё, — говорит Матвей резко. — Тебе так было легче.
— Возможно, — соглашаюсь. — Я просто скучала по нему. Сильно. Зачем тебе это все рассказываю?
— Говори.
— Мы с ним были не очень близки. Знаешь, он из тех отцов, что всегда на работе. Главное, обеспечить семью. Когда уехала учиться в восемнадцать, мы даже не созванивались. Общались через маму. А когда он внезапно умер, — на глаза накатываются слезы. — Я вдруг поняла, что всё. Поздно. Поэтому и придумала себе сказочку про звезду.
Матвей задерживает дыхание. И тяжело сглатывает воздух, выдыхая, словно комок внутрь проталкивает.
— Что с тобой? — удивляюсь.
Резво разворачивается ко мне, нависая сверху.
— Всё нормально. Дай попробую. — хрипло произносит, хватая у меня конфету. Откидывает её и целует жадно, забирая сладкий вкус с языка. Наглая рука закрадывается под толстовку и сжимает через футболку грудь, выбивая протяжный стон из моего рта.
— Вкусно, — шепчет, облизывая губы.
— Матвей, — останавливаю. — Секса у нас больше не будет.
— Конечно, не будет, — улыбается. — Я тебе не дам.
Заливаюсь смехом, обнимая его за плечи, и расслабляюсь. Снова ухватываюсь за выступ, чтобы пересидеть немножечко.
— Любишь его? — спрашивает как-то устрашающе.
— А ты её? — дерзко смотрю ему в глаза.
— Я первый спросил, — больно сжимает грудь.
— А-а-ай, — кричу. — Ты что, сумасшедший?
— Значит, любишь, — говорит, отстраняясь.
Резко встаёт.
— Поехали.
Поднимаюсь с покрывала и надеваю кроссовки. Идём обратно к машине, больше не держась за руки и не разговаривая.
Первым делом в автомобиле Матвей включает горячий воздух и греет руки.
— Отвези меня к машине, — говорю ровно.
— Без проблем, — отвечает холодно.
Обратную дорогу стараюсь не смотреть, кутаюсь в его толстовку и наслаждаюсь исходящим от неё запахом. Его запахом.
Между нами так много противоречий, что дух захватывает. Возраст. Мой муж. Его девушка. Мы в принципе разные. Абсолютно. Почему тогда внутри включается ступор, когда приходит мысль, что мы больше не встретимся?
Что заявит Лёша, когда мне придётся рассказать об измене? Что выдаст мама? А его мать? Господи, а как быть с Марком? Чувство вины перед сыном захватывает меня так, что я соскальзываю с выдуманного выступа и снова начинаю лететь в пропасть.
Нервы на пределе, моя душа как рваная рана кровоточит и просит о помощи. Ногти врезаются в ладони так, что практически раздирают кожу. И слезы уже не получается сдерживать. Они
