промышлять да хлеб добывать; а ты себе знай денежки получай: за каждую ночь по целковому.
Солдат — не богат, куда деньгам рад! И вспало ему на разум купить себе ларчик, закрыть его наглухо, а сверху прорезать малую дырочку и класть туда рублевки на сохрану. Так и сделал. За всякую ночь дает ему бурлак по целковому, а он все в ларчик да в ларчик.
Кажись, много накопил, — думает он однажды, — время-то прошло немалое, дай посмотрю: много ли у меня рублевиков? А ведь мой бурлак, стало быть, совсем дурак: не ест, не пьет, а кажную ночь по целковому несет! Где только он деньги берет?
Открывает солдат ларчик, а в нем и не пахнет деньгами: одни щепки лежат. И вышел у хозяина с постояльцем большой тогда спор: один божится, что чистым серебром давал, а другой говорит:
— Ну, брат, не знал, что ты этакой мошенник! Я бы тебя и на квартиру не пускал, а то, вишь, все время даром простоял; чего у тебя взять? Как добрым людям сказать?
Отправился солдат в суд и стал просить, чтоб его с бурлаком рассудить. Судьи думали-думали, ничего не выдумали; приказали обоим им руки связать да к царю отослать. Царь Агей стал спрашивать у солдата: какие деньги он брал и куда клал?
— Я брал ходячею серебряной монетою и клал в сундучок, чтоб не терся бочок.
Царь Агей захохотал, наскоро за сундучком послал. Принесли ларчик, отперли, поглядели, а в нем лежат все целковики, да такие новые —. словно с молотка сейчас! Царь Агей на солдата напустился, закричал: "Ты зачем бурлака оболгал?" и приказал его взять да плетьми наказать. Ивану-бурлаку стало жаль солдата, просит у царя, чтоб его не бил:
— Это, — говорит, — я над ним шутку сшутил.
Царь спрашивает:
— Неужели ты сможешь этак шутить?
— Смогу, ваше царское величество!
А ну, пошути надо мною.
— Я бы рад, да боюсь — достанется.
— Ничего не достанется! Вот тебе Микола порукою.
Точас напустил бурлак полон дворец воды. Сенаторы всполошились, тонуть-то никому не хочется, чуть не плачут со страху! А к царскому месту подплывает лодка.
— Царь Агей, — говорит Иван-бурлак, — сядем в лодку да поедем гулять.
Сели и поехали. Понесло их ветром в открытое море, а на море поднялась такая сильная буря, что долго они живота себе не чаяли. Потом буря помаленьку стихла, и прибило лодку к одному острову. Вышел царь на землю, ступил шага два-три, оглянулся назад — нет ни лодки, ни Ивана-бурлака. Задумался царь Агей:
— Куда мне теперь идти?
И пошел вдоль берега. Шел-шел и попал в большой город. Видит он: несет баба жареную баранину продавать.
— Голубушка, — говорит царь, — найми меня: я стану тебе служить, стану за тобой баранину носить.
— Что возьмешь?
— Ничего, только хлебом корми.
Баба согласилась, и пошли они вдвоем по городу.
Царь нес-нес баранину, захотелось ему попробовать, взял кусок и давай есть. Тут со всех сторон обступили его прохожие, начали приставать да спрашивать:
— Что ты ешь?
— Жареную баранину;
— Какая баранина! Это человечья рука. Вишь какой людоед появился!
Схватили его, связали по рукам и по ногам и посадили в острог. Стали опосля судить, и присудили предать его смертной казни. Привели на помост, положили голову на плаху, палач взял в руки топор, замахнулся...
— Ай! — закричал царь Агей. Сенаторы повскакивали со стульев:
— Что так громко изволили закричать?
— Еще бы не кричать: чуть-чуть палач головы не отсек!
— Что вы это, ваше величество! Какой палач? Вы сидите во дворце, на своем на царском месте, и нас всех собрали судить Ивана-бурлака.
— А ты здесь еще, проклятый, — грозно сказал царь Агей, — жаль мне, что Миколу дал в поруки, а то б велел тебя повесить. Вон из моего царства, чтоб твоего и духу не было слышно!
Тотчас же отдан был приказ по всему царству, чтоб никто не смел принимать в свой дом Ивана-бурлака. Долго бродил он без пристанища, во все дворы заходил — нигде не пускают.
Вот однова приходит бурлак в деревню и просится к мужику.
— Царь не велел! — говорит мужик.
— Пусти, добрый человек!
— Сказано: нельзя! Коли пущу, так разве за сказку, я до них большой охотник.
— Пожалуй, хоть за сказку.
Мужик пустил его, накормил-напоил, и полезли оба на полати.
— Ну, сказывай сказку! — пристает хозяин к Ивану-бурлаку, а тот ему в ответ:
— Посмотри-ка на себя, кто ты стал?
Мужик посмотрел на себя: как есть медведь!
— Посмотри и на меня; ведь и я такой же!
— Как же нам быть? Ведь нас, пожалуй, убьют!..
— Небось!
На полатях-то было окно, вот Иван-бурлак толкнул хозяина за окно, и сам за ним, побежали в лес. Увидали их охотники и погнали вслед.
— Что теперь делать? — спрашивает мужик.
— Садись в дубовое дупло, а я возле сяду; коли охотники прискачут, меня убьют да сдерут мою шкуру — ты выскочи из дупла, перекувырнись через шкуру — и будешь опять человеком.
Только успел рассказать, наскакали охотники, убили медведя, сняли с него шкуру и пошли к речке руки мыть.
Мужик увидал, что они ушли, выскочил из дупла, перевернулся раз — и полетел с полатей наземь, больно ушибся, и говорит сам с собой:
— Праведно повелел царь Агей, чтоб тебя нигде не пускали! А Иван-бурлак кричит с полатей:
— Что, хозяин, видно, крепко уснул!
— Где ты, окаянный? Ведь тебя убили и шкуру сняли?
— Неправда, я жив, и шкура цела!
Тут хозяин выгнал его взашеи из дому. Иван-бурлак шатался, шатался и ушел в иное царство.
ДОМОВОЙ И ДВОРОВОЙ
ДОМОВОЙ[30]
ДОМОВОГО считают духом добрым и называют хозяином дома, а также хозяином как над человеком, так и над скотом, и кроме того называют "батюшко домовой". Домовой ходит по всему дому, а местопребыванием предпочитает подполье. По народному убеждению, если он любит всю семью, то она будет жить богато и счастливо, а если же нет, то будет носить какую-то тяготу и не будет зажиточна. Если полюбит двор
