кончик и поводила им из стороны в сторону. Эльф дернул им, как недовольный кот, и девушка хихикнула, несмотря на то что тема ими обсуждалась серьёзная.
Можно сказать, принципиальная.
— Да, а что? — буркнул Рейн, искренне не понимая, в чем проблема.
— Пойдут слухи. — вздохнула девушка. — Мною заинтересуются. Ты уверен во всех слугах, что приходят сюда? Я нет.
— В гареме я тоже не слишком уверен. — отрезал император. — Вообще я бы лучше привязал тебя к кровати и вовсе не позволял из нее вылезти ближайшие года два-три, но этот проклятый совет…
— Не говоря уже о физиологии! — Хмыкнула Эльвира, принимая его слова за шутку. На самом деле, Рейн был вполне серьёзен, хоть и понимал, что его желание нереализуемо. — Сам подумай. Нам лучше не привлекать особого внимания. Не делать ничего выбивающегося из шаблона нашего обычного поведения. Ты уже немало рискнул, позвав меня сюда. Если я еще и задержусь… хоть одна из тех гаремных девиц оставалась на ночь?
— Было дело. — нехотя ответил Рейн, прижимая уши. Он справедливо опасался за их сохранность, после таких-то откровений. Но Эльвира старательно гнала от себя иррациональную ревность. Какой смысл беситься из-за того, что происходило до ее появления здесь? Он здоровый красивый мужчина с нормальными потребностями. С другой стороны, приобретённый опыт теперь позволяет ему возносить ее на вершины блаженства. Натренировался, как говорится, на кошках.
— Ну, значит ничего страшного не случится, если я уйду утром. — сонно порадовалась Эльвира, устраиваясь поудобнее в подушках. От мысли, что сейчас ей пришлось бы одеваться — во что? Халат утащили слуги — и плестись обратно в холодную постель ее комнаты, становилось зябко. Все же объятия Рейна куда лучше любого одеяла!
— Ничего не случится, если ты никуда не пойдёшь и завтра. — отрезал император, но ему не ответили. Он поднял голову и заглянул в лицо паре — она спала, трогательно приоткрыв рот. Расслабленное лицо девушки казалось совсем юным, и сердце Рейна стиснула ледяная лапа дурного предчувствия.
— И зачем я тебя только втянул в эту гадость? — пробормотал он, прижимаясь щекой к груди Эльвиры и вслушиваясь в ее ровное, уверенное сердцебиение.
Ему никто не ответил, да он не особо на то и рассчитывал.
Сон долго не шел. Рейн обнимал чудом обретенную пару и мучительно пытался найти выход, при котором ей не придется являться на Совет. Но иначе не доказать причастность сена Хумбера к творящемуся беспределу. Он может приказать арестовать его хоть сейчас, но где доказательства? У императора давно уже нет абсолютной власти, когда он мог казнить и миловать, кого ему вздумается.
А жаль.
Рейн задремал лишь под утро. Забылся неглубоким, тревожным сном, и не чувствовал, как Эльвира осторожно выскользнула из его собственнических объятий.
Девушка на самом деле чувствовала себя неуютно в просторной роскоши императорской спальни. Словно она мошенница и залезла туда не по праву. Все эти снующие туда-сюда слуги, дежурившие у дверей стражи, поджидавшие в прихожей министры… зайти они разумеется не осмеливались, но караулили у самых створок счастливого момента, когда его величество изволит проснуться. При ее появлении все вскинулись, готовясь кланяться, но тут же отвернулись, делая вид, что никого в помещении нет. Подумаешь, еще одна наложница мимо пробегает. Сколько их таких!
Эльвира нервно запахнула халат поплотнее и робко попросила одного из слуг ее проводить. Вчерашних девушек, сопровождавших ее, видно не было.
— Мы проводим. — вмешался один из стражей. — Приказ императора.
Рядом с закутанной в темный плащ фигурой она ощутила себя увереннее. Пусть это не Рейн, но в верности стражей, как он утверждал, сомневаться не приходилось.
И все же выдохнуть и почувствовать себя в безопасности ей удалось только в своей комнатке в гаремном крыле.
За завтраком никто не бросился ее расспрашивать, не улюлюкали и не поддразнивали, хотя Эльвира ожидала всего — от реакции детского сада до жадного любопытства изголодавшихся по мужской ласке женщин. Судя по всему, сенна Робуста сделала всем внушение по поводу приличий. Взглядами, которые бросала в сторону Эльвиры Женезия, можно было бы прожечь металл — но подруга молчала, не смея нарушить прямой приказ распорядительницы гарема.
Впрочем, стоило им оказаться за закрытыми дверями комнаты, как аристократку прорвало.
— Ну, как оно? — спросила Женя с горящими глазами, устраиваясь на кровати и всем видом демонстрируя, что убрать ее отсюда можно только домкратом.
— Что именно? — притворилась непонимающей Эльвира. Обсуждать то волшебство, что произошло между ними с Рейном, пусть даже с подругой, совершенно не хотелось. Казалось, счастье может ускользнуть сквозь пальцы, испариться от едва заметного, не вовремя брошенного взгляда, не то что слова.
— Ну, у тебя же это был первый раз? Больно? — Женезия с трудом переключилась с жадного любопытства на сочувствие. На лекциях девушкам подробно объясняли, что происходит в постели, и аристократка была уже далеко не столь невинна и наивна как когда только попала во дворец. Однако подробностей жаждала все равно!
Эльвира помотала головой.
— Нет. Не больно вообще. Когда мужчина знает, что делает… — она густо покраснела и прикусила губу, и так уже выдав куда больше чем хотела.
Соседка разулыбалась и порывисто обняла попаданку.
— Дразнить не буду, выспрашивать тоже. Главное, с тобой все хорошо. — шепнула она. — Отдыхай, не выспалась наверное!
Подмигнув, вопреки собственным словам, так что подруга зарделась еще сильнее, Женезия скрылась за дверью.
Эльвира упала на кровать навзничь и мечтательно уставилась в потолок.
В кои-то веки жизнь начинала налаживаться!
Два дня пролетели незаметно. Император больше Эльвиру не вызывал, и сказать по правде она не знала, радоваться тому или огорчаться. Она безумно скучала по Рейну, обсудить они так ничего и не успели, занятые делами поинтереснее, и готовить выступление для Совета девушке приходилось собственными силами. Но с другой стороны, любопытные взгляды в ее сторону гаремные пташки бросали примерно до полудня того же дня, а после занятия потекли своим чередом. Подумаешь, очередная игрушка его величества. Как пригласил, так и забыл.
Иногда Эльвира ударялась в черное отчаяние и ей самой казалось, что она для Рейна всего лишь временное увлечение, не более. Он бы вызвал ее снова, если бы хотел, разве нет? Потом разум брал верх, она вспоминала, что вообще-то сама попросила ее больше не дергать до Совета, чтобы не настораживать раньше времени сена Хумбера, и успокаивалась — до следующего нервного приступа.
