собираюсь сидеть здесь и заставлять ее чувствовать себя униженной. Скорее всего, это ужасная идея, даже хуже, чем предложить забрать ее у механика или отвезти на вечеринку, но ярость, переполняющая меня, затуманивает мои суждения. Я нежно кладу руку на лицо Лейкин. Ее внимание немедленно переключается с него на меня, когда смесь страха и замешательства наполняет ее глаза.
— Я собираюсь кое-что сделать, и мне нужно, чтобы ты доверяла мне, хорошо?
Она прикусывает нижнюю губу и кивает. — Хорошо.
Я не позволяю себе колебаться ни секунды, когда притягиваю ее к себе и накрываю ее рот своим. Предполагалось, что все будет быстро — мягко и просто, — но, когда она обнимает меня за шею и приподнимается на цыпочки, чтобы быть ближе, я ничего не могу с собой поделать. Рука, которая не лежит на ее щеке, перемещается на поясницу и прижимает ее ближе, когда мы оба углубляем поцелуй.
В ту секунду, когда ее язык переплетается с моим, вкус клубники и ванили — это все, на чем я могу сосредоточиться. В этот момент мы не на вечеринке, она не младшая сестра моего лучшего друга, и я не целую ее с единственной целью заставить ее бывшего подавиться своими словами.
Нет.
В этот момент она моя.
Подожди, черт.
Осознание того, что только что пришло мне в голову, окатывает меня, как ведро ледяной воды, и я заставляю себя разорвать поцелуй. Я прижимаюсь своим лбом к ее, пока мы вдвоем переводим дыхание, и когда я открываю глаза, я вижу, что Лейкин смотрит на меня в ответ.
Достав ключи из кармана, я вкладываю их ей в руку. — Выйди на улицу и подожди меня у моего грузовика.
Она делает глубокий вдох, прежде чем кивнуть и сделать, как я говорю. Я смотрю ей вслед, когда она выходит через парадную дверь, а затем поворачиваюсь к Крейгу. Его внимание уже приковано ко мне, его челюсть сжата, а глаза сузились.
— Итак, скажи мне, — начинает он, когда мы встречаемся в середине комнаты. — Как поживают мои неряшливые секунды (Sloppy seconds — это выражение обозначает занятие сексом с партнёром, у которого только что уже был половой акт.).
Я прикладываю язык к щеке и сухо усмехаюсь, прежде чем схватить его за куртку и швырнуть на перила лестницы. Некоторые люди ахают, в то время как большинство просто останавливаются и смотрят.
— Иисус Христос, — говорит Крейг. — Остынь нахуй, братан.
Я, блядь, тебе не братан. — Отдай свой телефон, говнюк, или тебе будет только хуже.
— Хорошо, хорошо, — бормочет он и достает свой телефон.
Я вырываю его у него из рук и вместо того, чтобы перейти к фотографиям, сразу захожу в настройки. Достаточно плохо, что он позволяет своим друзьям заполучить фотографии, которые всегда должны были оставаться конфиденциальными. Я категорически отказываюсь предавать ее, тоже просматривая их, даже если это просто для того, чтобы удалить их.
В течение тридцати секунд его телефон находится в процессе сброса настроек, зная, что он не пользовался облаком с того дня, когда его чуть не исключили за то, что поймали с ответами на одном из выпускных экзаменов.
— Какого хрена ты это сделал? — скулит он, выхватывая телефон обратно. — У меня там было дерьмо, в котором я нуждался.
— Следовало подумать об этом, прежде чем угрожать тому, кто мне дорог, — усмехаюсь я. — Если появятся другие копии этого, я разобью твой телефон и скормлю тебе кусочки. Понял?
Он усмехается, отталкивает меня от себя и поправляет куртку. — Как скажешь, чувак. В любом случае, она психопатка. Ты должен увидеть, что эта сука сделала с моей гребаной машиной.
Я не могу удержаться от ухмылки. Лейкин на самом деле не делает ничего мелкого, и я уверен, что это ничем не отличается. Отказываясь удостоить его ответом, я проталкиваюсь сквозь потрясенную толпу и нахожу Лейкин, стоящую у входной двери. Она выглядит такой же удивленной, как и все остальные, за исключением блеска восхищения в ее глазах, который, вероятно, должен был бы вызвать тревогу в моем мозгу, но я не теряю ни секунды.
Я уже дала себе слово кое-что объяснить Кэму, потому что нет ни единого шанса, что он не услышит об этом. С таким же успехом я могу действительно довести дело до конца.
Обняв ее, мы вдвоем выходим прямо через парадную дверь, оставляя всех позади задаваться вопросом, что, черт возьми, только что произошло.
Мы оба молчим, направляясь к моему грузовику, пока я не замечаю Chevelle Крейга 1970 года выпуска. Краска на большей части машины полностью стерта, и Лейкин смотрит на это так, словно это дело ее жизни.
— Я так понимаю, это твое произведение искусства? — спрашиваю я.
Она улыбается слишком невинно в течение последних десяти минут. — Я немного переделала ее. Он должен быть благодарен мне. Теперь в ней появился характер.
Я смеюсь, зная, что он это заслужил. — Ты сумасшедшая.
Ее одно плечо приподнимается в полуприкрытом пожатии, когда она подходит к пассажирской стороне моего грузовика. — Я хотела поджечь ее, но Мали сказала, что это немного чересчур даже для меня.
Ради всего святого. — Напомни мне поблагодарить ее.
Всю обратную дорогу до дома Лейкин царит мертвая тишина. Даже радио не может ослабить напряжение между нами. Моя рука сжимает руль так крепко, что побелели костяшки пальцев, в то время как другая держит сигарету, которая должна была меня успокоить, но с треском проваливается.
Мне не следовало целовать ее. Я знаю это. Это был эгоистичный шаг с моей стороны, особенно зная, что она чувствует ко мне. И если бы самодовольное отношение Крейга не вывело меня из себя, я бы понял это задолго до того, как стало слишком поздно. Но в тот момент мне ничего так не хотелось, как стереть эту ухмылку с его лица — и я это сделал.
И теперь Кэм собирается снести мне голову прямо с плеч. По крайней мере, это будет быстро. Возможно, я даже не почувствую этого.
Не желая, чтобы ее родители услышали мой грузовик и вообще заметили, что Лейкин когда-либо выходила из своей комнаты, я останавливаюсь на обочине вниз по улице от ее дома. Краем глаза я вижу, как она поворачивается ко мне лицом, но я продолжаю пристально смотреть на приборную панель.
— Я перезагрузил настройки его телефона, — говорю я ей. — Фотографии пропали, и, если они у него где-то еще, он знает, что лучше их не хранить.
Она кивает, отстегивая ремень безопасности. — Спасибо тебе. Серьезно.
Ее рука лежит на моей руке, и я ненавижу то, как ее прикосновение угрожает прожечь мою кожу.
— Я действительно
