напоминает мне о тех днях, когда он был всего лишь мальчиком, мучившим себя из-за возможности того, что он причинил мне боль.
— Привет. Я поднимаю голову, глядя на него сверху вниз.
— Ты не сделал ничего плохого. Я в порядке.
Руки прижаты к его черепу, он тяжело дышит через нос и качает головой.
— Тем более, крови было не так много, как я думала. И она сказала, что спазмы могут быть следствием зачатия.
Он молча наблюдает за мной, и я не могу сказать, доходят до него мои слова или нет, пока он безмолвно не поднимается на ноги и не устраивается рядом со мной, кладя руку мне на живот. Этот человек всегда был тихим созерцателем, возможно, с тех пор, как он обрел свой голос, но в такие моменты, как сейчас, я нахожу это разочаровывающим.
— Ты собираешься лежать здесь и мучить себя всю ночь, не так ли? Ты собираешься винить себя и ненавидеть себя, и все это будет напрасно, потому что со мной все в порядке.
— Я знаю. Ты сильная. Самая сильная женщина, которую я знаю.
— Достаточно сильные, чтобы надрать тебе задницу, если ты не прекратишь ненавидеть себя, чем ты занимаешься. Поверь мне, Шестой. Я скажу тебе, когда в чем-то будет твоя вина. Я хороша в этом.
Он фыркает и целует меня в плечо.
— Так и есть. Мы останемся здесь, пока ты не поправишься настолько, чтобы путешествовать.
Вздыхая, я отвожу взгляд в сторону костра.
— У нас были такие большие надежды прибыть через два дня.
Обхватив мое лицо ладонями, он возвращает мое внимание к себе.
— Если это место существует, оно никуда не денется. Я буду ждать столько, сколько потребуется, чтобы убедиться, что ты достаточно здорова для нашего путешествия.
Я поднимаю взгляд на окружающую пещеру и улыбаюсь.
— Это место достаточно уютное. Тогда, может быть, мы останемся здесь навсегда.
— Где бы ты ни была счастлива. Он проводит рукой по моим волосам и прижимается губами к моим.
— Я бы разбил лагерь в самом центре ада, чтобы остаться рядом с тобой, женщина.
— Там достаточно жарко, не так ли?
Из его груди вырывается смешок, и он перекатывается на спину.
— От тебя становится в два раза теплее, но да, я надрываю задницу в этой пещере.
— Я скучаю по тинайе в старой пещере. Помнишь, как плавал там? Охлаждался в воде?
— Зачатие ребенка внутри тебя. Движение его бровей привлекает мое внимание.
— Возможно, я был слишком поспешен. Слишком требователен. Мне снились сны о твоем животе, растянутом моим ребенком. Но, возможно, все это было слишком рано.
Я провожу костяшками пальцев по его щеке.
— Я тоже хочу этого ребенка. И пройдет совсем немного времени, прежде чем это произойдет. Может быть, даже раньше. По словам Хесайи, моя матка стала больше, чем она ожидала.
Он смотрит краем глаза, и его брови хмурятся еще больше.
— Это необычно?
— Полагаю, немного, но я не собираюсь беспокоиться, пока у меня не будет причины. И тебе тоже не следует.
— Тогда я не буду. Пока у меня не будет причины.
— Хорошо. Я провожу пальцем по глубоким бороздкам у него на лбу.
— Я бы хотела видеть тебя без всего этого беспокойства, постоянно написанного на твоем лице.
— Это результат того, что я был без ума от тебя.
ГЛАВА 7
КАЛИ
Я лежу рядом с Кадмусом, положив голову на свернутый спальный мешок, и наблюдаю из задней части грузовика, как солнце начинает садиться, отбрасывая оттенки оранжевого и красного. Его пах прикрыт одеялом, под которым он бесстыдно обнажен, не потрудившись одеться после того, что мы сделали ранее. В Калико не было никакой скромности, когда дело доходило до наготы. Врачи там раздевали нас перед толпой других врачей, которые продолжали тыкать. В какой-то момент нам просто стало так же комфортно без одежды, как и в ней. В любом случае, ткань никогда особо не защищала наше достоинство.
Несмотря на это, я лежу рядом с ним полностью одетая.
Он затягивается сигаретой и выпускает дым.
— Знаешь, курение убивает, — говорю я с улыбкой в голосе.
— Да, ну, как и любовь. Сигарета потрескивает от очередной затяжки, и он поднимает голову, выбрасывая то, что от нее осталось, в кузов грузовика, привлекая мое внимание к его коротко остриженным светлым кудрям, которые начали отрастать.
— Откуда взялись эти кудри?
— Моя мать. Он закидывает руку за голову и смотрит вдаль.
— У нее были длинные, красивые кудри, которые доходили до середины спины. Я всегда играл с ее волосами, когда был ребенком.
— Что с ней случилось?
— Я не знаю. Однажды утром я проснулся, а ее не было. Нахмурив брови, он качает головой.
— Я не знаю, забрал ли ее кто-то, или она поднялась и ушла.
Каким ужасом это, должно быть, было для него — все эти годы гадать, что случилось с его матерью. И какая судьба могла быть хуже?
— Могу я задать тебе вопрос? В голосе Кадмуса есть что-то успокаивающее. Он напоминает мне о Валдисе, такой глубокий и насыщенный, когда вибрирует у меня в ушах.
— Да, конечно. Я отбрасываю мысли о Валдисе в сторону, опасаясь паники, которая может поглотить меня в любую секунду. Неразрешенная боль от очередного тупика в наших попытках выследить этих мятежников и освободить его.
— Той ночью я спустился в туннели. Ты действительно собиралась позволить мне трахнуть тебя?
Выдыхая, я переключаю свое внимание на его профиль, в котором нет и намека на веселье.
— Почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?
— Я же говорил тебе, Кали. Я получаю удовольствие от боли. Каждый удар. Каждый порез. Напоминает мне, что я все еще что-то чувствую.
Этот вопрос я задавала себе с той ночи, и в свете чувства вины, которое все еще терзает мое сердце после того, что мы только что сделали, сейчас я могла бы ответить на него по-другому.
— Я бы сделала все, чтобы быть с Валдисом. Но не за твой счет.
— Ну, разве это не пинок под зад.
— В конце концов, я могла бы попробовать это. Я хихикаю, толкая его локтем в руку.
Фыркая от смеха, он отводит взгляд и качает головой.
— Вероятно, я бы заслужил это, за все то грязное дерьмо, которое я думал сделать с тобой тогда. Его улыбка исчезает, превращаясь во что-то более серьезное.
— Я бы никогда не прикоснулся к тебе таким образом сейчас. Страдальчески сдвинув брови, он отводит взгляд, его горло судорожно сглатывает, когда эта тьма снова омрачает выражение его лица.
— Никогда.
— Я знаю, что ты бы не стал. Прижимая ладонь к его щеке, я возвращаю его глаза к своим.
— У тебя доброе сердце. Глубоко, глубоко в глубине души. Я поджимаю губы, чтобы сдержать улыбку.
— Как… дно морской пучины.
— Да. Его губы снова растягиваются в ухмылке,
