спокойно допросить меня самому?
Всего одна тайна, а столько желающих ее узнать – лопатой не отмашешься.
– О чем? – хмуро отозвалась я, готовясь дать отпор.
– Какие бутерброды ты любишь? Впрочем, выбирай сама, – он достал из сумки коробку и открыл ее передо мной. Бутерброды там были и правда на любой вкус. – А еще у меня есть горячий чай. В такую холодину просто идеально.
– А у меня пирог…
– С малиной? – воодушевился Орлен.
– С малиной, – улыбнулась я.
Он мгновенно подскочил, достал мою сумку, дождался, пока я вытащу припасы, быстро пихнул ее обратно и сел, потирая руки:
– Ну, теперь у нас есть все, чтобы устроить отличную пирушку!
Вскоре мы уже уплетали бутерброды, запивая их горячим крепким чаем из чашек. Да-да, из самых настоящих чашек, тоненьких, почти прозрачных, с золотым ободком – Орлен зачем-то прихватил их с собой аж две штуки. И весело болтали о всяких пустяках. Орлен смешил меня, рассказывая, как осваивал заклинание иллюзии, а я вспоминала, как тяжело мне давались любые заклинания с водой.
Я даже не поняла, как все это произошло.
Внезапно вокруг потемнело, будто мгновенно настала безлунная ночь. По днищу проскрежетало, повозка дернулась и остановилась. В полной тишине раздался странный кружащийся свист, словно что-то быстро летело по воздуху вокруг повозки, слегка царапая стекла. Сначала вдоль одного ряда окон, потом вдоль другого…
И замерло. Напротив меня.
Донесся тихий смех, от которого волосы встали дыбом.
А потом что-то черное, липкое ударилось в окно с той стороны. Повозка качнулась, стекло брызнуло трещинами.
Я дернулась, разом выронив все из рук.
Свозь трещины засочилась черная смрадная жижа, щупальцами заструился густой дым, потянулся ко мне. Повеяло диким, нечеловеческим страхом, тоскливым ужасом и безнадежностью.
Я не могла думать, не могла кричать – пробовала, но из горла вырвалось лишь слабое шипение. Даже дышать было трудно.
Сильные руки обхватили меня, не пуская, рывком выдернули с сиденья.
– Т-с-с… – Орлен вплотную прижал меня к себе.
– Сидеть, – тихо скомандовал ректор. – Всем сидеть.
Орлен еще крепче обхватил меня руками.
Над головой пронесся сгусток ослепительного света, ударил прямо в черную жижу, та хлюпнула, зашипела, пошла пузырями.
Я осторожно повернула голову.
Ректор стоял совсем рядом, широко расставив ноги, со вскинутых ладоней один за другим срывались ослепительные сгустки. Плащ куда-то делся, и рубашка чуть не лопалась на напряженных плечах. В синих глазах плясали отблески магии, непокорная прядь прилипла ко лбу, по виску и крепкой скуле текли капельки пота.
Собранный, сосредоточенный, опасный. Как тогда, в том подвале…
– Помочь? – очнулись охранники.
– Сам справлюсь, лучше не мешайте, – коротко бросил он.
– Чертовы чудища. Сто лет их не было. С чего вдруг появились – тихо бубнили охранники.
Я смотрела на ректора, обмирая от щемящей нежности. Невыносимый, ужасный, потрясающий мужчина.
– Ничего себе, – едва слышно присвистнул Орлен.
Я обернулась к окну. Трещины зарастали одна за другой. Жижа шипела, съеживалась, становилась все меньше и меньше, втягивала обратно щупальца уже не черного, а сероватого, облинявшего дыма.
Еще несколько магических сгустков – и она полностью исчезла. В окна разом хлынул солнечный свет, повозка мягко тронулась с места и покатилась, набирая скорость. Я смотрела на стекло и не верила своим глазам: оно было абсолютно целым! Будто все, что случилось, мне просто пригрезилось. Будто только что ничего не случилось…
Правда, на моем сидении валялся покусанный бутерброд, на полу – вдребезги разбитая чашка… А я сама… Ой…
– Все закончилось. Можете перестать обниматься, – раздался сверху насмешливый голос ректора.
Кто-то ехидно хихикнул.
Щеки полыхнули огнем. Я отскочила от Орлена, стряхнула бутерброд трясущейся рукой и плюхнулась на сиденье.
Да как он может?! Он же видел, что я… Что в окно… Что мы…
От возмущения я не находила слов. Я так и не успела ничего на это ответить, внезапно сзади раздался крик:
– Ингаретта! Ингаретта Фичиелл! Она, кажется, мертва!
Орлен побледнел, вскочил с места и бросился по проходу. Я побежала за ним.
Ингаретта лежала на сидении без признаков жизни. Ее лицо, которое я помнила живым и румяным, сейчас было мертвенно-белым. Даже несколько веснушек на носу словно выцвели.
А на лице и руках явственно проступили те самые узоры, которые я видела на ее щеке в ночь вечеринки. Тогда они лишь мелькнули и пропали, но теперь чернели так ярко, что не заметить их мог бы только слепой.
– Ингаретта… – Орлен присел возле нее, обхватил большими ладонями маленькую ладошку.
Я положила руку ему на плечо, чтобы поддержать. Впрочем, вряд ли ему могло стать легче от этого. В этой беде я ничем, ничем не могла помочь.
Да и кто бы мог?
Глава 14
– Посторонитесь, – раздался громкий голос ректора и всех, кто толпился в проходе, словно ветром сдуло.
Я и сама не заметила, как отошла на пару шагов.
Магистр Линард склонился над бездыханным телом девушки, пробежался руками по ее лицу, рванул ворот платья и коснулся шеи. Все напряженно замерли. Казалось, никто и не дышал, и даже повозку не так болтало ветром из стороны в сторону.
Несколько мгновений гнетущий тишины – и он коротко объявил:
– Она жива.
Потом достал малюсенький пузырек с темной жидкостью, приоткрыл ей рот и влил несколько капель. Все затаили дыхание.
Я ни на минуту не усомнилась в том, что у ректора все получится. Он же такой… Он все может, все знает и все умеет.
И сестру Орлена он тоже вылечит.
Вот сейчас она откроет глаза, обведет всех удивленным взглядом, улыбнется и скажет что-то вроде: «Эй, что вы тут столпились, что-то случилось?»
Симпатичной и жизнерадостной Ингаретте это пошло бы куда больше, чем мертвенная бледность. Только секунда шла за секундой, и ничего не менялось.
Ингаретта не шелохнулась, а на белом, как мел, лице все так же чернел жуткий рисунок. Казалось, она и не дышит.
– Что с ней? – Орлен сделал шаг вперед. – Она будет жить?
Он сверлил ректора взглядом в ожидании ответа. В этом взгляде было все – боль, отчаяние, надежда.
Ректор ответил не сразу:
– Мы имеем дело с очень сильным и древним проклятием.
– С каким? – продолжал спрашивать Орлен.
– Темная метка, – ректор указал на знаки, что покрывали лицо и руки бедняжки.
Затем отвернулся от нас и сосредоточился, шепча заклинания.
– Я видела это у нее на лице, – тихо шепнула я Орлену. – Тогда, на вечеринке.
– На какой еще вечеринке? – ректор резко повернулся ко мне.
Как он мог услышать? У него что, слух как у летучей мыши?
– Просто вечеринка… – запинаясь, начала я.
– Сирра Брентор, – сурово сказал ректор, –
