— Где вас носит, ёлки-метёлки?! Мы так проект завалим!
— Ш-ш-ш, заткнитесь, а то она спалит.
Смотрим на преподшу, она объясняет что-то другой бригаде. Пока не обернулась, раскладываем на столе папки и притворяемся, что мы тут с самого начала сидим.
Вплоть до звонка трудимся. На перемене пересекаемся с Егором и Ваней. Они остаются на лавочке у окна, я спускаюсь вниз за кофе нам с Николь.
Когда забираю первый стаканчик, на запястье смыкаются пальцы в татуировках. Заплескав кипятком руку, выдирают у меня кофе, и смятый стакан летит в мусорку.
— Александр Александрович, — начинаю, но он хватает меня за ремень, стягивающий платье на талии, и тащит в полутемень за автоматом. Ударяюсь спиной в справочный стенд. Он грубо сует мне сложенную бумагу.
- На. Тебя щас убить или ночи дождаться?
Повторяю про себя вопрос и не нахожу в памяти, где я налажала. Расправляю лист. Белый, с приклеенными разноцветными буквами разной величины. Классическая анонимка, строго по фильмам.
Преподаватель Аверин предлагает Кристине Абрамовой переспать за зачет.
— Что это? — поднимаю глаза от доноса.
— Это декан мне дал, — он старается говорить спокойно, но скатывается в рычащие нотки. — Объяснишь? Я, может, не допёр, ты этого и добиваешься? Переспать со мной? — вырывает письмо и швыряет нам под ноги. — Поэтому рядом крутишься?
— В смысле? Вы думаете, я декану поклёп настрочила? — осознаю обвинение и бью каблуком по анонимке. — Мне по-вашему, больше делать нечего?! Сына своего лучше спросите. Всё, — указательным пальцем ставлю на его пиджаке жирную точку этому вздору.
— Сына я уже спросил, — он перехватывает мою руку и наклоняется ближе. — Значит так, Кристина, — нудным, учительским голосом дает разъяснения. — Мне тридцать девять лет и романы со студентками, которые младше в два раза, меня не прельщают. Потуги свои бросьте. Между нами ничего нет и не будет. Вы меня услышали?
Моргаю. Хмыкаю.
Вечные подачи ахинеи забили поле, вытерпеть прилетевшую в меня заносчивую лекцию уже не могу, она ухлопала внутреннего ангела. Цепляюсь в ворот его рубашки, тяну к себе и канючу:
— Но почему? Я вас так хочу, что мозг отшибает. Давайте хоть один разочек. Ну пли-и-из, всю жизнь буду всевышнего благодарить. Мемуары напишу. Хотя бы один поцелуй. Вы ведь тоже хотите, сами втирали о взаимной симпатии. Так будьте мужиком, а не балаболом, сделайте уже это.
Он смотрит на мои губы. Долго, неотрывно, и мои слова обретают статус правды. Мне действительно отшибает мозг выстрелом в упор, снаряд, замешанный на запахе сигарет и муската. Вот оно, его шутка затянулась, обернулась фатальной истиной, сию секунду всё всерьез, уверена, его взгляд огнем печёт мне рот дотла. Он медленно, словно неохотно, поднимает глаза. Финал истории. В этом человеке моя погибель. Я встряла, у пропасти на краю, заворожена, его черноте нет дна, она стирает шум коридора вместе с институтом, городом, страной и материком. Плывет пол и стенд под лопатками, и его рубашка моя единственная опора, сжимаю крепче, девочку разматывает магнетизм, тяжелый и темный, он толкает к пороку во мрак.
Начала с насмешки
а теперь
жду поцелуй.
— Ладно, — его шепот, словно из-под обвала, с адского дантовского прелюбодейского кружка. — Прям щас трахну, если так просите. Женщинам отказывать грех. Только целоваться не будем, не обижайтесь.
Он ныряет ладонями мне под платье, бормочет "в чулках в минус десять, дура", и вдруг слышу звук рвущейся ткани. Белье врезается мне в кожу, боль вытравливает желание вкус мужских губ узнать, выворачиваюсь и паникую:
— Уберите руки, я пошутила!
— Зато я не шучу, — он сдирает с меня тонкие бесшовные мини и отбрасывает в сторону.
— Ребят, а что по углам ныкаетесь? — прилетает едкий вопрос и мы поворачиваемся на голос. — Устроились бы сразу у ректора на столе, там удобнее.
Смотрю на Егора. Изогнутый фейс, кардиограмма желчи, яда и злобы. Опирается плечом на автомат, ноги крестом, носком ботинка стучит по полу.
Я терпеть его не могу, но он вклинился такой необходимой паузой, восстанавливающей дыхание. А следом приходит новая мысль, что если бы он не лез в чужие, и так сложные отношения, я бы тут щас не стояла, как снеговик без трусов, и не горела, как снегурка, доигравшаяся с костром.
— Это все из-за тебя, стукачила, — одергиваю платье и ныряю под рукой Аверина. Кручу пальцем у виска. — Буковки из газет вырезать, на бумажку клеить, ты серьезно? Так тебе не на журфак, а в садик детский дорога, Егор. Там оригами делать научат еще. Будешь самолетики, кораблики складывать, дебил.
— Крис, у тебя тоже на панели больше шансов, чем в институте, — он перебрасывает в руках бутылку минералки, чертов жонглер. — Пап, ты ее до сих пор не послал что ли? Она же халтурит, бревно бревном.
— Егор, фильтруй базар, если отхватить не хочешь, — Аверин наклоняется, поднимает мятую анонимку. — Я же тебя спросил: ты написал? Нагадил, а признаться жим-жим?
— Я ничего не писал, — отрицает Егор. — А даже если бы… — продолжение его фразы тонет в звонке на пару. Егор ждет окночания трели. Повторяет. — А даже если. Я в чем-то соврал? Невинных оклеветал? Торчите у всех на глазах, только что не под камерами. Короче, — он стучит по циферблату часов. — Мне учиться пора. Мы вроде как в учебном заведении?
Разворачивается. Смотрим, как он идет к лестнице и сливается с толпой студентов.
Аверин дергает бороду. Откашливается в ладонь.
— Простите, Кристина, я не должен был так себя вести, — говорит, не глядя на меня. — Я бы ничего такого не сделал, поверьте, просто ситуация… — он матерится себе под нос и лезет в карман. Таблетки, ага. — Подобного не повторится, не бойтесь, — заверяет, проглотив капсулу. Натыкается взглядом на порванную синюю кучку кружев у стены. — Я сейчас сгоняю до магазина и куплю другие. Идите на пару.
— А вам на пары не надо? — мнусь на месте. Ощущаю неловкость, и не знаю, как сгладить.
— У меня с шести занятия, — он бросает бумажный комок в урну, и конец беседе.
Вздыхаю и плетусь к лестнице. Без белья неудобно и ветренно, и походка нога за ногу, как у артритной пенсионерки.
