Форлакруа не сразу уехал из Версаля. Жену он попросту выставил за дверь — вполне хладнокровно, выдав ей внушительный чек. Судья так и стоял у Мегрэ перед глазами — маленький, щуплый, непроницаемый, шевелюра словно ореол вокруг головы, пальцы сухие, нервные. Он не из тех, кто соглашается с тем, с чем не желает соглашаться. Мегрэ сам признал это нынче утром. Дидина знает судью с этой стороны, не зря она столько лет не может забыть, с каким ледяным спокойствием он отверг ее предложения, и не отверг, а просто-напросто не снизошел до них!
— Она не делала попыток остаться с вами и с детьми? — допытывался Мегрэ, когда они сидели вдвоем у камина.
Разумеется, делала! Закатывала сцены. Валялась у него в ногах. Потом месяцами писала ему. Умоляла, угрожала.
— Я ни разу не ответил. А потом узнал, что она живет на Лазурном берегу с этим своим голландцем.
Дом в Версале он продал. Переехал в Эгюийон. А потом…
— Вы чувствуете атмосферу этого дома? Здесь все дышит комфортом и благополучием, — вздохнул Мегрэ. — Хозяин этого дома годами следил за собственными детьми, гадая, его это дети или не его. А мальчик, взрослея, в свою очередь пытался проникнуть в окружавшую его тайну, спрашивал о матери, о своем рождении…
Мегрэ как раз отворил дверь в комнату, где по-прежнему стояли на своих местах игрушки, а в углу — школьная парта из светлого дуба. Дальше находилась бывшая спальня Альбера, в шкафу еще висела его одежда. Потом они обнаружили стенной шкаф, набитый куклами Лиз Форлакруа.
— Лет в семнадцать-восемнадцать, — продолжал комиссар, — Альбер бог знает почему возненавидел отца. Он не понимал, зачем тот держит его сестру взаперти. А у Лиз уже тогда случился первый припадок. И как раз в это время Альбер наткнулся на одно из писем, написанных вскоре после драмы. Постойте… Кажется, оно в этом секретере. У меня есть ключ от него.
Казалось, у комиссара есть ключи не только от секретера эпохи Людовика XVI, но и к людям, которые столько лет жили в этом доме. Он курил трубку. Следователь и адвокат шли за ним. Во всем, что он делал, о чем заговаривал, сквозил такт, которого трудно было ожидать от этого толстяка с большими ручищами.
— Можете приобщить его к делу, — сказал он, не читая письма. — Я знаю, что там написано, знаю до последнего словечка: она грозит мужу тюрьмой. Альбер потребовал объяснений. Форлакруа не пожелал ответить. С тех пор они стали чужими друг другу. После военной службы Альбер решил жить самостоятельно, но своеобразное любопытство удержало его в Эгюийоне; и вот он стал сборщиком мидий. Вы его видели. Человек он беспокойный, необузданный, хотя по виду и не скажешь. Ну, а что касается дочери…
В дверь позвонили. Мегрэ пошел открывать. Это был Межа, он принес телеграмму. Межа не прочь был войти, но шеф не пригласил его в дом. Поднявшись наверх, комиссар сообщил:
— Она ответила на мое приглашение телеграммой. Приедет.
— Кто приедет?
— Госпожа Форлакруа. Вчера в полдень она выехала из Ниццы на машине.
Мегрэ представлял собой впечатляющее зрелище. В нем и впрямь появилось нечто поразительное. Расхаживая взад и вперед по этому чужому дому, вникая в чужие жизни, тяжеловесный, невозмутимый увалень Мегрэ неуловимо менялся: и манерой держаться, и интонациями он, сам того не сознавая, начинал напоминать Форлакруа. Трудно было себе представить двух более различных людей, и все же временами это сходство так бросалось в глаза, что адвокату становилось не по себе.
— Когда я впервые пришел в этот дом, Лиз была в постели. Погодите… Эта лампа у изголовья была зажжена. Форлакруа обожал дочь. Обожал и страдал от этого, потому что не мог избавиться от сомнений. Какие у него были доказательства, что отец Лиз — он, а не кто-нибудь из любовников жены, вроде того певца с сальными волосами? Он любил ее еще и за то, что она не такая, как все дети, за то, что она в нем нуждается, за то, что она словно зверек, пугливый и ласковый. Когда ее не терзали припадки, она, как мне кажется, держалась, словно шестилетняя девочка — наивная, обаятельная. Отец приглашал к ней виднейших специалистов. Могу вам сообщить, господа, что обычно девушки с таким заболеванием едва доживают лет до шестнадцати-семнадцати, причем к этому возрасту припадки обычно учащаются, а после припадков наступает подавленность, безразличие. Деревенские языки преувеличивают, но все же и до Марселя Эро этим ее состоянием пользовались человека два, если не больше. И когда появился Марсель…
— Простите, — перебил следователь, — я еще не допрашивал обвиняемого. Утверждает ли он, что не знал о ночных визитах Марселя Эро к его дочери?
С минуту Мегрэ смотрел в окно, потом повернулся.
— Нет.
Неловкая пауза.
— Итак, этот человек… — вновь подал голос следователь.
Адвокат уже раздумывал, как изобразить эту чудовищную подробность перед судом присяжных в Ларош-сюр-Йон.
— Этот человек все знал, — подхватил Мегрэ. — Все врачи, с которыми он консультировался, были одного мнения: «Выдайте ее замуж. Это единственный шанс».
— Но одно дело выдать ее замуж, а другое — терпеть, чтобы такой тип, как Эро…
— А вы, господин следователь, полагаете, что девушку, страдающую подобным заболеванием, легко выдать замуж? Форлакруа предпочитал закрыть на все глаза. Он навел об Эро справки. Вероятно, понимал, что этот юноша, несмотря на историю с Терезой, не чужд порядочности. Об этом я вам еще расскажу. Представьте себе, Марсель тоже сомневался, что ребенок у Терезы от него. После рождения ребенка она его преследовала… Эро был в самом деле влюблен в Лиз. Настолько, что готов был взять ее в жены, несмотря ни на что.
Мегрэ помолчал, выбил трубку о каблук и негромко сказал:
— В ближайшее время они должны были пожениться.
— Что вы говорите!
— Я говорю, что через два месяца Марсель и Лиз должны были стать мужем и женой. Если бы вы лучше знали судью Форлакруа, вы бы поняли… Недаром у него хватило терпения на годы и годы такой жизни. Он долго присматривался к Марселю. Однажды Марсель шел мимо их дома, как вдруг дверь распахнулась. На пороге показался Форлакруа и шепнул испуганному парню:
— «Не зайдете ли на минутку ко мне?».
Мегрэ машинально принялся заводить остановившиеся стенные часы.
— Я знаю, что все произошло именно так: я ведь и сам сидел рядом с ним у камина. Наверно, он повел беседу неторопливо. Налил портвейну в два хрустальных бокала. И сказал… Сказал то, что следовало сказать. Всю правду про Лиз. Потрясенный Эро не знал, что ответить. Попросил несколько дней на раздумье. Нет никакого сомнения, что ответ оказался положительным. Вам знакомы такие, как он, простые, крепкие люди, господин следователь? Наблюдали вы их на ярмарке? Слышали, как они прицениваются, прежде чем сделать покупку? Поверьте мне: Эро вспомнил о судовом враче с «Мстителя» — может быть, они в свое время были приятелями. Он отправился в Нант…
Автомобильный гудок. Неожиданно долгие звуки. Из окна они увидели роскошную машину с шофером в ливрее — он вылез из-за руля и уже открывал дверцу.
