замка. В отличие от него, Айя подобного интереса не испытывала, так как за свою жизнь она насмотрелась и на замки, и на этот мир. Однако в ее глазах блеснул интерес, когда они спустились в погреб, вдоволь набитый старинным вином. — Ты только посмотри, этим винам более шестисот лет! — принялась ползать по бутылкам фея, обтирая с них вековую пыль. — Пошли отсюда, маленькая алкашка! — насмешливо хмыкнул Вадим, беря фею в руки и выходя из погреба. — Пожалуй, прилечу сюда после того, как ты вернешься домой. Нужно же будет это отпраздновать. Или напиться и выплакаться вдоволь. Только ему не обязательно говорить об этом. Айя устало вздохнула. У них с Вадимом сегодня целый день, чтобы ни о чем не волноваться и просто посвятить время друг другу. Нужно этим воспользоваться, а не впадать в меланхолию. Погрустить время еще будет. С этой мыслью фея полетела вперед, разговаривая со своим человеком обо всем подряд.
Наблюдая за гостями из окна своей комнаты, Николас вяло улыбнулся. Ох уж эти люди, да и феи тоже, которые любят создавать проблемы на ровном месте. Выйдя из своей комнаты, колдун спустился по лестнице вниз и, открыв дверь, направился в коридор, ведущий в подземные комнаты. Дойдя до самой дальней комнаты, повел рукой. Дверь тут же отворилась, впуская его внутрь темного помещения. Стоило ему войти, как факелы на стенах моментально вспыхнули огнем, освещая стеклянный гроб, в котором, сложа на груди руки, лежала пухленькая женщина с рассыпанными по подушке седыми волосами. — Ты всегда говорила, что я бесчувственный чурбан, — сев на табурет, колдун положил руку на крышку гроба. — А вот и нет! Я их впустил. Видела? Подождав минуту, будто ожидая услышать ответ, колдун продолжил — А еще я согласился им помочь. И это не потому, что его сестра сильная ведьма, которую, если захочу, я могу взять себе в ученицы, а потому что я не чурбан. Видишь, я стал романтиком. И я бы согласился быть хоть кем, если бы это помогло мне вернуть тебя. По щеке колдуна скатилась слеза, оставляя за собой мокрый след. Закрыв глаза, он перенесся в то далекое время, когда лежавшая в гробу женщина была молодой девчонкой, таскавшейся за ним подобно той фее, что всюду идет за человеком. Со временем девчонка стала девушкой, жизнерадостной и доброй, а также наглой и целеустремленной, открыв на него настоящую охоту. У него не было шансов победить в этой игре. Он любил ее больше всех на свете. Любил, ревновал, мучил себя сладкой зависимостью. Но вот она, насмешка судьбы к тем, у кого в крови магия. Люди смертны, они стареют и умирают. А их спутники, те, в жилах которых течет магия, остаются одни, становясь пустой оболочкой себя прежнего. В его силах было остановить время в ее стеклянном гробу, а также огородить земли Оргон от остального мира, окружив их магией. На протяжении двухсот лет он жил здесь совершенно один, не пропуская в Оргон никого. Замершее время оставило все так, как было в те времена, когда в замке кипела жизнь. И его это вполне устраивало. Приходя к гробу Мелиссы, он представлял, что она всего лишь уснула. Его ягодка спит. Всего лишь спит. Она не могла умереть. Не для него. — Эта фея теряет себя, отрекаясь от всего ради человека. Но если бы у меня был выбор, я бы поступил так же. Посмотрел на безмятежное лицо женщины, покрытое россыпью морщин. Старость коснулась и его любимой. Но он до сих пор видел в ней девчонку, что подглядывала за ним из кустов, когда он ходил купаться в реке. — Я помогу им. В знак нашей с тобой любви. Он приведет мужчину и фею к пещере. А дальше выбор будет за ними.
Глава 6
Вадим, сидя на лошади, смотрел на то, как Николас водит по воздуху руками, при этом что-то тихо подвывая. Ожидая, что сейчас случится какое-то волшебство, Вадим приготовился к фееричному зрелищу и даже привстал в стремени, чтобы лучше видеть, что же произойдет дальше, но к его огромному сожалению, колдун развернулся и направился к своему коню. — Что ты делал? — не удержался Вадим от вопроса, видя, как колдун постоянно оборачивается в сторону своего дома, будто раздумывая, не вернуться ли обратно. — Спрятал все дороги, ведущие к замку, и огородил его стеной. — Думаешь, кто-то рискнул бы туда проехать, учитывая, что там парят милые чешуйчатые создания? — Но ты же добрался, — усмехнулся колдун и посмотрел на небо. — Нужно успеть доехать к месту привала до вечера. Ночью будет гроза. Подняв голову, Вадим с сомнением посмотрел на ясное небо. Какая гроза, на небе нет ни одной тучи, а солнце жжет так, что, кажется, можно сгореть заживо. Посмотрел на колдуна. Тот обматывал голову мокрым платком. Странный все-таки. Со стороны кажется простым парнем, переживающим юношеские проблемы. Но его взгляд… Он выдает всю его мудрость и возраст. Вадима до сих пор грызло желание спросить колдуна, сколько же ему лет и почему он не стареет. Айя, нарвав каких-то грибов, села на загривок лошади и принялась их есть. Если существует что-нибудь удивительнее способности колдуна не стареть, так это пищеварение Айи. Она могла уплетать все подряд и в любом виде. Жареное, вареное, соленое, сырое, хоть какое! Ее желудок справлялся со всем, подобно перерабатывающей машине, и Вадим часто над ней подшучивал, говоря, что ему жаль ее будущего мужа, которому будет трудно ее прокормить. — У тебя новое платье, Айя? — подмигнул фее Вадим, замечая, что сегодня Айя нацепила на себя не букет из цветов, а обмоталась в белую ткань, позаимствованную в замке Оргон. — Да. Ткань намного прочнее цветов и не опадет в самый неподходящий момент. Чего это его мелкая засмущалась? Мелькать перед ним голышом было для нее делом привычки. Он никогда не смотрел на нее как-то иначе, чем на мелкую фею. И надо же, неожиданная скромность. Конь колдуна дернул головой и фыркнул, будто насмехаясь над Вадимом из-за его тугодумия. Ну конечно, Айя прячет свое тело от Николаса. Надо же, оказывается, у нее все-таки есть скромность. Вадим тяжело вздохнул. Он устал от постоянной дороги. Все это время, что он здесь, он только куда-то едет, едет и едет. «Ты можешь остановиться в любой момент», — шепнул ему внутренний голос. Запрятав поглубже чувства, Вадим пришпорил коня, пуская его галопом.
Лежа на животе и держась за гриву Шарлоты, Айя подыхала усталости. Они были в пути уже двадцать дней, и единственное,
