я прошептала. — Нет! Я никого не принимаю!
Но дверь открылась. Я прилегла в воде, как можно глубже опустившись. В комнату вступил мой попутчик.
— Слушайте! Вы, почему так нагло врываетесь ко мне?
— Переживал, что ты уснешь, Александрина, а нам нужно поговорить.
Попутчик зыркнул на служанку и та, поднявшись на ноги, мигом убежала. А этот гад прикрыл дверь, подошел ко мне, отдал мне в руки простыню, а сам прошелся до кровати и на неё уселся нагло.
С тяжелым вздохом поднимаюсь. Оборачиваюсь под его пристальным взглядом простыней, выбираюсь из воды:
— Нахал! — серьёзно заявляю. — Если бы я не зависела так от тебя, то врезала по морде.
Тарс ничего мне не ответил. Дождался, пока я найду во что одеть еще себя — это оказался новый кусок ткани, он указал кивков головы мне на место около себя. Огляделась, стульев не вижу. Есть узкий подоконник. Ну хорошо. Иду к нему, усаживаюсь рядом.
— Я купил тебе одежду, обувь. Сейчас всё принесут. Ещё я связался с Академией драконов. Нам помогут.
Смотрю в его глаза.
— Спасибо. Ты чтобы это сообщить пришел? Ну вообще-то по всем правилам, неприлично вот так врываться к даме…
— Рина! Для всех ты моя наложница. Я ж так тебя назвал, представил всем внизу…
— Внизу??? В том огромном шумном зале???
Я разозлилась и… буквально в миг воспламенилась. И загореться мне факелом, если бы не Тарс. Он просто меня обнял и весь накал моей злости испарился вмиг, верней, он не исчез — он перетек волной как мне серьезно показалось на тело Тарса.
— Очень хорошо. Не ожидал, что ты умеешь так тянуть огонь. Опасная ты дева, Рина! — рассмеялся.
Глава 14. Привыкаю…
Как и обещал Тарс, мне в комнату служанка принесла новую одежду. А Тарс ушел и я, мигом выпрыгнув из простыни, переоделась.
— А мне здесь начинает нравиться, — довольно жмурясь, произнесла, поглаживая прохладный бархат платья. Оно идеально село на мою фигуру, будто я побывала даже не лично в магазине одежды, а у профессиональной дорогой портнихи. Даже платье, в котором я выехала из родового, как там его, а вот — Гнезда дома Мориноров сильно проигрывало по качеству материала этому.
Тёмно-розового, даже пепельно-розового цвета идеальный тонкий бархат, ровные, но сразу заметно, что ручные аккуратные и мелкие стежки, крохотные вроде костяные белые пуговички на груди и на поясе застежка тоже спереди — удобно. Служанка мне помогала, но я бы справилась сама. К платью с рукавами три четверти прилагалась обувь — невысокие черные кожаные полусапожки на аккуратном каблуке, тонкие вязаные аккуратные черные носочки. А под платье я надела нижнюю белую юбку и белые кружевные панталоны — утягивающие атласными лентами такие прикольные штанишки, все в оборочках и белых тонких нежных кружевах. И все, всё, ручной работы! Я заметила, ведь я умею шить на машинке.
— Господи! Да сколько это стоит?! И почему в родовом гнезде, будь оно неладно, я не видела таких вещей?! Или мы не настолько богаты с папой?
Оглянулась. Ещё коробки, свертки. Они горой свалены мне на постель. В саму постель я еще не ложилась — я часа два только мылась, мылась, мылась. Отмокала, грела воду, меняла одну воду на другую, а служанка всё несла и несла мне новые ведра в комнату и, вычерпав очередную полную испорченной воды лохань, наливала новую и эту воду я своим внутренним огнем подогревала. Мыло, скребки прикольные для кожи, странно пахнущие, но приятные натирки и травяные жидкости в красивых странных пузырьках темного стекла — наверняка, местные шампуни. Я перепробовала всё.
— Что это? — указала на большую коробку, лежащую отдельно на постели.
— Леди! Это головной убор.
— А это? — я развернула оберточную, приятно шуршащую в руках, бумагу. Это был большой сверток. В нём оказался темно-коричневый плащ с капюшоном, на ощупь будто бы из тонко выделанной кожи. Красивый, с аккуратным кружевным кантом по краю, с карманами, такими глубокими и удобными, и поясом. Странный крой, но мне он нравился. Никогда таких красивых вещей я не носила в своём мире!
Примерила всё: плащ и конечно очень красивый головной убор. Не знаю, правильно ли называю эту шляпку с козырьком, но с виду она смахивает на капор из позапрошлого века нам, XIX века — плотный тканевый красивый козырек, высокая шляпная тулья, атласные завязки. Козырек сужается к затылку. Цвет всё тот-то пепельно-розовый, как цвет лепестков у дорогущей чайной розы.
— Леди! Давайте я вам помогу справиться с вашими волосами, — предлагает мне служанка.
— А их еще нужно расчесать, — оглядываюсь в поисках расчески. Мои локоны объемные, спутаны, и не полностью просохли, но ощущение хорошо промытых волос божественно!
Так хорошо знакомый мне мандраж волною пребывает, мурашки бегают стадами по спине. Словно я в своём мире, с мамой в магазине. Идём с ней в выходной тратить папину зарплату.
— Вот гребень, вот заколки, — показывает мне служанка, разворачивая очередной сверток.
Через несколько минут мои волосы служанка привела в порядок, аккуратно заколола, соорудив на голове прическу.
Кручусь волчком:
— Есть тут зеркало? Как я выгляжу? А что мне делать с руками? — поднимаю кверху кисть, всматриваясь пристально в отросшие опасно ногти.
— Ой! Не знаю, Леди! Руки у вас обветренные, кожа в цыпках вся, царапины и заусенцы! Я сейчас вам мигом принесу одну мазь, что есть у меня. Очень помогает!
И служанка, не забыв мне поклониться, выскочила прочь за дверь.
— Эх! — Вздыхаю, — жаль, что зеркала тут нет! — Тереблю мочку уха. Оно проколото, как и в прошлой жизни у меня.
И тут без стука ко мне входит Тарс. И он переоделся. Выглядит франтовато: приталенный темно-коричневый сюртук, белый воротничок, из рукавов сюртука выглядывают кружевные объемные манжеты, брюки темнее в тон, пояс широкий как у мушкетера, и еще какие-то ремни, как у комиссаров в фильмах о Гражданской войне перетягивают грудь и плечи.
— Ах! Ты?! — вспыхиваю. — Уже без стука?
— Я, — улыбаются мне мило. — Без стука. Ты одета. — Оглядывает пристально меня. Взгляд его скользит и точно замирает на моей чуть вздымающейся груди, от истинно волнения момента. Где-то в глубине моего такого непонятного, но чуткого и трепетного тела разливается божественное горячее тепло. В тот же миг щекам и шее делается жарко.
— Ты так трогательно краснеешь, Рина! Это нам известно, что мы не пара, и не проводим вместе ночи напролет, и поэтому для остальных ты выглядишь ну через чур, невинно.
— Это плохо? — судорожно сглатываю, в горле встает ком, делается разом сухо,
