уйдёт, чтобы захавать вкусненькое… и тут наступает облом. Не успевает директор покинуть палату, как в дверях нарисовывается физик!
А этот фрукт что здесь забыл? Неужели ко мне? Да ну, вряд ли, в палате, как-никак, ещё есть три женщины, может, он к кому-то из них? К полненькой хохотушке Даше (вот уж действительно хохотушка, её заливистый смех слышен даже по ночам — пару раз я ловила Дашку с фонариком, а читает она, чтоб вы знали, большой и толстый журнал с анекдотами), моложавой Ольге Геннадьевне (лет ей примерно как мне, но выглядит гораздо моложе — наверно, из-за того, что даже в больнице мажется кремами по пять раз на дню) или совсем уж молоденькой Людке.
Но нет. Физик мнётся в дверях, пропуская Бориса Семёновича, натянуто улыбается в ответ на его приветствие (тоже не слишком дружелюбное — вот странно, раньше они не конфликтовали), и направляется к окну, при этом решительно забирая вправо. Ко мне. Давлю в зародыше позорное желание спрятаться под кровать и натягиваю дежурную вежливую улыбку. Кстати, во время разговоров с остальными коллегами я ей обычно не пользуюсь. Эта гримаса только для физика. Эксклюзив.
— Здравствуйте, — вид у него какой-то больной и невыспавшийся, под глазами уютно расположились вместительные мешки (и, судя по виду, они здесь надолго), а шелушащиеся, облезшие губы он сжал очень странно, будто бы держит что-то во рту. Наверно, это мои извинения. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, прекрасно, — вежливо отвечаю я. Нельзя сказать, что так сильно грешу против истины — для человека, в которого ткнули ножом, мне действительно поразительно хорошо. Вот и ругай после этого отечественную медицину! Впрочем, наверное, это зависит от лечащего врача. К совсем молодому парню со «Скорой» у меня, например, до сих пор есть претензии…
Физик открывает рот, потом, так ничего не сказав, решительно захлопывает его с таким зловещим зубовным лязгом, что две из трёх моих соседок многозначительно переглядываются (что делает последняя, я не вижу, ракурс неудобный). Физик не обращает на дам никакого внимания: внимательно разглядывает меня, останавливает взгляд на тумбочке, некоторое время задумчиво созерцает пакет с мандаринами. Слегка морщит лоб. Шевелит бровями. Чуть-чуть приоткрывает рот и снова его закрывает.
Сначала я с интересом наблюдаю за этой пантомимой, периодически подхихикивая в особо драматических местах, потом спектакль как-то надоедает:
— Берите, если хотите.
Кто знает, может, он их полгода не видел? Кто знает, на что физик тратит свою зарплату — может, она целиком уходит на обольщение Людмилы-Литературы.
Физик удивлённо поднимает глаза:
— А…ах да.. — берёт с тумбочки мандарин и принимается его ковырять. Ногтями. Ладно бы просто чистил, а тут и действия какие-то импульсивные, и взгляд у него уж больно отрешённый. Не похоже это на привычного нам Валентина Павловича. Не похоже!
Всё же наблюдение за этим загадочным субъектом не доставляет мне ни малейшего удовольствия. С этим надо что-то делать.
— Кхм… вы что-то хотели?
Физик заметно вздрагивает… и тут же почему-то немного ссутуливается:
— Нет, ничего… выздоравливайте. До свидания.
Какие, к чёрту, свидания могут быть с этим типом?!
— Угу, — не реагировать вроде не вежливо, «до свидания» я ему точно никогда не скажу (чтобы не накликать), да и «прощайте», боюсь, прозвучит с надеждой.
Впрочем, физик вполне удовлетворяется нейтральным «угу», отворачивается и уходит. Полурастерзанный мандарин он, кстати, уносит с собой.
Я сказала «уходит»? Не тут-то было! Стоит посетителю пройти примерно половину пути, как дверь как-то нерешительно приоткрывается, после чего в палате появляется Катька. А я уж настроилась почитать, мандаринов поесть… растянуть бы все эти визиты дня на три, на четыре, а то утомляет общаться с таким большим количеством сочувствующих сразу.
Физик вполне дружелюбно (ну, насколько вообще возможно для этого типа) здоровается с Катериной, после чего та проходит ко мне, а гадкий Валентин Павлович (уж мне-то прекрасно видно!) провожает её подозрительным взглядом, после чего наконец-то хлопает дверью. О, чудо, какой же прекрасный звук! Вот интересно, зачем этот тип приходил? Утащил мандарин, один вред от него…
— Привет! — улыбается Катька. Ну вот, в кое-то веки она выглядит довольной, пришла ко мне как на свидание, даже накрасилась. Под белым больничным халатом явно просматривается её шаль, из-за чего подруга выглядит толще. Ей-богу, ей это только идёт, а то обычно скелет скелетом, хоть анатомию изучай.
Осмотрев палату цепким взглядом, Катерина с размаху плюхается ко мне на кровать и начинает пересказывать последние сплетни. Интересно, она до сих пор восседает на «контрольно-пропускном пункте»? Ей-богу, сидячая работа очень странно на неё действует.
— Школа гудит, — в числе прочего щебечет Катька. — Кое-кто говорит, что «это учебное заведение стало чересчур криминальным». Сперва этот несчастный ребёнок, — подруга передёргивает плечами, зуб даю, она совершенно не помнит, как же его зовут. — Потом Галька и Павлыч, и вот теперь на тебя напали, — её глаза странно сверкают, — ты видела, кто?
Ну вот опять! Сколько можно допрашивать? Сначала Хучик (хотя ему-то это положено), потом директор, сопалатницы, Катька! И все они делают вид, будто им интересно.
— Уф-ф-ф… — демонстративно откидываюсь на подушку и прикрываю глаза. — Надоели. Не знаю, два колдыря. А ка-ак от них воняло, это капец! Составили фоторобот, но, думаю, толку нет, на улице было темно, и я, в основном, их чуяла, а не видела.
Катька косится на меня исподлобья — не верит — но послушно переводит тему:
— Когда ты не пришла на работу, директор сначала ворчал, а потом успокоился. Ну, я, конечно же, сразу почувствовала неладное… — Катька поднимает глаза к потолку. Угу-угу. Знаем мы её экстрасенсорные способности. — И не зря. После обеда в школу припёрлись менты, вот тут-то мы и узнали, почем пирожки по четыре копейки, — ещё одно Катькино выражение, которое я понимаю не до конца. — Один из них, такой толстый, все время расспрашивал, не замечали ли мы за тобой чего-нибудь странного.
Ого! Интересно. Поправляю подушку, незаметно оглядываюсь по сторонам — мои сопалатницы не сказать чтобы не прислушиваются, но особого интереса не проявляют. Дашка читает, а Людка с Надеждой Геннадьевной устроились на одной кровати и играют в нарды.
— И что вы сказали?
Нет, я вполне представляю, что могли рассказать про меня директор, дражайший физик, и Катька — чистую, пусть и немного подкорректированную их собственным мнением правду — но всё-таки хочется знать, как моё поведение выглядит со стороны.
— Давай-давай, говори, интересно, что вы там про меня наболтали.
Катька забавно морщит нос и неуверенно произносит:
— Не знаю, что там сказал Борис Семёнович, но я… ну, сама понимаешь, полиция,
