успела по-настоящему полюбить тебя за эти дни! Вы оба очень дороги мне, пожалуйста, ради меня, остановитесь!
Майкл опустил голову. Он понимал, что опять не знает, как поступить и опять, конечно, ошибется, отступит, как и тогда, в юности. Но не может он убить своего друга, отца Мары. Не может и все. Остается последний шанс.
— Послушай, — начал он тихим, спокойным голосом. — Неужели твоя жажда мести жителям Уэя до сих пор так сильна? Неужели одна, даже несправедливо испорченная жизнь, стоит того, чтобы были в итоге разрушены десятки, сотни тысяч других ни в чем не повинных жизней? Ты действительно хочешь, чтобы наш мир был уничтожен? Или ты думаешь, что уэйцы испугаются бомбы и сдадутся без боя? А если нет?
— Какое мне дело? Я презираю этих сытеньких животных в их уютных стойлах, слабых, трусливых, ни на что не годных, как ты. Дело тут не в мести.
— Я понимаю. Тобой движет не только месть, но и страстное желание доказать, что ты чего-то стоишь, и даже гораздо больше, чем те, кто тебя изгнал. Чувство власти над жизнями этих жалких людишек. Ну, ты доказал, что чего-то стоишь. И даже очень много чего. В твоих руках сейчас не только жизни уэйцев, но и наши с Марой. Хотя я вооружен, а ты безоружен, но не твоя жизнь в моих руках, а моя в твоих. И ее, твоей дочери. Мы любим друг друга и хотим уехать на Уэй вместе. Понимаю, на меня тебе плевать, но ведь и она погибнет, если твои хозяева решать использовать бомбу. Неужели оно того стоит?
— Они мне не хозяева.
Видно было, что Алек заколебался.
— Все, кто с тобой связываются, Майкл, плохо заканчивают. Предупреждаю тебя, Мара. Лучше бы ты с ним рассталась и осталась здесь.
— Нет, папа, я не останусь. Лучше ты уезжай с нами. Я уверена, что мы сумеем убедить правительство Уэя, что такой великий ученый очень нужен своей стране, тебя простят, и все будет хорошо.
— Простят! Я их прощение вертел на… Ни я, ни эта бомба им не нужна, мы противоречим их базовым принципам.
— Эта бомба никому не нужна, Алек, кроме кучки мерзавцев, решивших опять перекроить мир и погрузить его в хаос. Лучше всего было бы ее уничтожить. Ты ведь всем все уже доказал. Неужели тебе бомба и интересы этих ублюдков дороже собственной дочери?
— Иди ты к черту, Майкл Трэмсон! Уничтожать придется всю лабораторию. А ведь она, возможно, не единственная. И я не единственный, я просто первый. Ладно, я сделаю это. Уходите быстрее, у вас не больше двадцати минут, чтобы убраться подальше. Взрыв будет сильным. Гоните на полной скорости.
— Папа, а как же ты?
— За меня не волнуйся, все будет хорошо. Майкл…
— Спасибо, друг! Я знал, что ты настоящий человек. Я буду беречь Мару, обещаю!
14
Они гнали на максимальной скорости, какую позволял серпантин неровной грунтовки. Через десять минут были на перевале. Чтобы спуститься с него, нужно было еще около 8 минут. Важно успеть. Девять, восемь, семь, шесть… Раздался грохот подземного взрыва и земля отчетливо вздрогнула под колесами машины. Затем раздался еще более сильный грохот обвала. Дорога позади них перестала существовать, заваленная оползнем.
Мара рыдала, закрыв лицо руками. Майкл продолжал гнать, не останавливаясь. Нужно было быстрее попасть в Шарн и во что бы то ни стало добраться до посольства Уэя, чтобы сообщить обо всем увиденном и услышанном и оформить въездную визу для Мары. А потом купить билеты на ближайший паром до Уэя.
Через какое-то время они въехали под своды леса. Он был древний, дремучий, под его сводами было сумрачно и тревожно. Влажный воздух заставил покрыться испариной. «Подходящее место для засады», — почему-то подумалось Майклу, когда они проезжали очередной поворот.
Внезапно дорогу им преградил ствол упавшего дерева. Пришлось остановиться. Ствол был слишком толстый, чтобы его можно было переехать или оттащить в сторону. Внезапно позади тоже рухнуло дерево и в этот момент из леса раздался голос:
— Вы в ловушке! Медленно выйдите из машины и поднимите руки.
Майкл решил не геройствовать, мгновенно подумав, что хотели бы убить — убили бы сразу, а нет — значит нужны живыми, может просто похищение, выкуп потребуют, в общем, лучше пока выполнять требования и не нарываться. Они вышли из машины, подняли руки и увидели, что из леса выходят несколько мужчин в камуфляже, с автоматами, среди которых Майкл узнал обоих свинорылых субъектов, уже не раз попадавшихся ему на глаза.
Похитители, обыскав Майкла и отобрав пистолет Серха, связали им руки, завязали глаза, довели до машины, очевидно, стоявшей неподалеку, усадили туда и повезли куда-то. Дорога была не очень долгой, по ощущениям — меньше часа.
Их привезли в уединенный дом посреди глухого леса, развязали руки и сняли повязки с глаз, велели вести себя спокойно, ничего плохого им не сделают, просто один человек хочет побеседовать.
Зашли в дом, внутри он выглядел гораздо роскошнее, чем снаружи, настоящая охотничья резиденция какого-нибудь местного богатея. Майкла и Мару привели в комнату, судя по всему, гостиную, очень большую и довольно сумрачную. В огромном камине горел огонь, у камина стояла женщина в черном. Она обернулась к вошедшим.
Майкл узнал ее почти сразу.
— Анабель… — прошептал он, еще не до конца веря своим глазам.
— Мама?.. — Мара, кажется, тоже догадалась.
— Что ж. Вот мы и встретились. Извините, за доставленные неудобства в пути. Надеюсь, с вами обращались бережно?
— Но зачем весь этот спектакль с похищением? Неужели мы не могли встретиться просто так?..
— Майкл, Майкл… Ты как был наивным, так и остался. Вы влезли в такую заварушку, что будет чудом, если удастся выбраться живыми. Давайте присядем и все обсудим. Я на самом деле пытаюсь вас спасти. Вам нельзя было возвращаться в Шарн открыто, вас бы тут же выследили и убили.
— Но за что?
— Хотя бы за то, что вы узнали о лаборатории и о бомбе. И могли рассказать об этом на Уэе.
— Но лаборатория и бомба уничтожены.
— И за это тоже. Ведь они уничтожены не без вашего непосредственного участия. А кроме того, есть и другие лаборатории, или будут созданы. А вот об этом на Уэе никто не должен узнать.
— Откуда ты все это узнала? И что нам в таком случае делать?
— Мои люди следили за тобой, Майкл, с самого момента твоего приезда на Оу. Когда вы поехали к лаборатории, я поняла, что ждать больше не
