противника, стоявшего перед ним, а выброшенным назад локтем достал одного их тех, что были сзади. Но нападающие быстро перестроились. Кто-то метнулся ему в ноги, еще кто-то повис на руке, а тот коренастый, что был в лифте, изловчившись, ударил его рукояткой пистолета по затылку. У Олега померкло в глазах. Он не знал, что его еще некоторое время остервенело били ногами и только потом, устав, отступили, переводя дух. Милиция очень не любит, когда ей сопротивляются. Не знал Чернов и того, что это только начало…
Бесчувственного и окровавленного Олега с трудом затащили в лифт.
Пришел он в себя на улице. Шестеро оперативников заталкивали его в милицейский «УАЗ». Сквозь застилавшее глаза кровавое марево он увидел испуганные лица соседок, сидевших на лавочке у подъезда. Нетрудно было догадаться, что они подумали, но Олегу было сейчас не до них.
Голова гудела, от врезавшихся в кожу наручников болели руки, но тяжелее всего было то, что он не понимал, что происходит. Что за люди на него напали? И что они от него хотят? Менты? Но он ничего не сделал такого, за что его могли так скрутить. Бандиты? Им-то он зачем? Да и не похоже на бандитов, машина все же милицейская. Значит, все-таки менты? Но тогда почему его били? Могли же просто вызвать к себе повесткой.
Олег хотел спросить об этом у одного из нападавших, повернулся к окну, и тут грудь пронзила такая невыносимо резкая боль, что он потерял сознание. «Уазик» притормозил у отделения милиции и свернул во внутренний двор. Следом влетела «шестерка» с операми. Возбужденно смеясь и подшучивая над теми, кому досталось от задержанного, они вылезли из машины. Пошатываясь, выбрался и Коля Зинчук. Он не успел еще оправиться после удара Чернова.
– Куда его? – спросил большеглазый. – Кто следователь?
– Порывайко. – Бросил другой. – Ну чего встали, тащите его!
– Ну тогда понятно, энтузиаст. Этот, наверное, сразу будет колоть? – Оперативник был разговорчив оттого, что его распирала гордость, что именно его удар рукояткой пистолета остановил сопротивление силача. – Или, может, вначале его к нам, на дополнительную обработку?
– Правильно, – решил Смирнов. – Размягчим его, а Витек пусть пока бумаги выправит. А там, глядишь, и со шмона ребята подъедут.
– Сашок, куда его на долбеж, он же и так в отключке! – Водитель машины стоял возле задней дверцы и заглядывал в отсек. – Как бы в больничку не пришлось определять.
– А ты видел, что этот мясник с девчонкой сотворил? – завизжал Зинчук, пылавший жаждой мести за коварный удар. – А что до битых ребер, так ведь сопротивлялся при аресте. И вообще, Степа, крутишь баранку – крути, не лезь в оперативную работу.
Водитель, чуть ли не вдвое старше Зинчука, молча подал ему ручку от отсека для арестантов и скрылся в кабине. Ведь зарекался же не вступать в разговоры с этим сопляком. Раскрытий – с комариный член, а гонору…
* * *
– Ваша фамилия?
Олег с трудом различал лицо допрашивающего. Смотреть мешал заплывший глаз – умыться почти не дали, плеснули из кружки водой в лицо, и все. Торопились поскорее в чувство привести. Правый глаз вообще ничего не видел, левый резало светом от яркой лампы.
– Я ясно задал вопрос? – Выше среднего роста, темноволосый, широкое лицо, тонкие губы нервно кривящегося рта, узко посаженные маленькие карие глаза. Они Чернову сразу не понравились. Он, стараясь понять, в чем дело, присмотрелся. Странность действительно была – зрачки следователя все время подрагивали.
Не бегали, как это бывает порой у лжецов, а подрагивали. Мелко так дрожали, иногда Олег видел, как у пожилых людей дрожат руки, у следователя же почему-то так дрожали глаза. Вправо-влево, вправо-влево. Вкупе с сильно сжатыми желваками, создавалось впечатление, что сидящий перед черновым человек или сильно чего-то боится или замерз. А может тот был до предела взвинчен и напряжен.
«Интересно, кто же так заставил нервничать мента?» – подумал Олег. Ему, не чувствующему за собой никакой вины, в голову не могло прийти, что он и есть причина этой взвинченности! Как и то, за что его избили, он же вообще ничего плохого не делал!
Ладно, время покажет. Скоро все выяснится, и тогда ментам туго придется. Олег для себя решил, что дойдет до прокурора, но дело так не оставит. Козлы, еще извиняться будут.
Несколько успокоившись, он снова сосредоточил взгляд на лице молча ожидавшего ответа следователя. Насмешливо-брезгливое выражение лица и манера при разговоре кривить рот. Олег даже удивился, что обратил внимание на такие мелочи. Наверное, потому, что сам следователь старался, чтобы он это заметил.
– Ну так что, говорить будешь? – не выдержал наконец следователь. – Или тебе память освежить?
– Себе освежи! – сплевывая кровь, прорычал Олег. – Без адвоката я тебе и слова не скажу.
– Ну-ну, – кивнул головой Порывайко. – И этот фильмов насмотрелся. Вижу, ты не понимаешь, что тебе грозит. Убийство, расчлененка, сопротивление сотрудникам. Это кроме изготовления и хранения холодного оружия. На пожизненное тянет. Если не на вышку. А если еще и изнасилование подтвердится? Да тебя самого в камере опустят. Дай только заключения экспертиз дождаться. Я уж постараюсь, чтобы сокамерники узнали, за что сидишь. Молить тогда будешь, чтобы расстреляли!
– Чего?! Да ты сам молись… Насильника нашел, – отмахнулся Чернов. – Охренел, что ли? Вообще, в чем меня… Где… кто… Расскажи толком, а то я ничего не понимаю.
– Карину Акопян знаешь?
– Карину? – Удивился Чернов. – Карину знаю, что она Акопян, нет.
– Давно с ней знакомы?
– Вчера познакомились. Да что с ней такое? Что не так?
– А как вы с ней познакомились?
– Я же говорю, случайно на дне рождения встретились.
– Да? – усмехнулся следователь. – А вот люди показали, что ты специально сделал так, чтобы Акопян оказалась последней из тех, кого ты развозил.
– Ну и что?
– А то, что дома она не ночевала! Вопрос, где она провела ночь? И с кем? – Порывайко пристально посмотрел в разбитое лицо Олега.
– У меня, я и не скрываю. И что с того, что у меня она была? Какие проблемы?
– Вот-вот, и правильно, что не скрываешь, – кивнул Порывайко. – Это умно – говорить, что и так нам известно. Ну, давай дальше, посмотрим, что еще расскажешь добровольно. Что с девкой делал? На твоих простынях, – мы их уже изъяли, – есть следы спермы! Драл ее?
– Ну и что? – Олегу было противно слово «драл», противно обсуждать с этим хамом свою ночь с Кариной, но, как он ни зарекался молчать, пусть хоть убьют, но вдруг само по себе получилось, что он начал отвечать. – Да, у нас была… любовь.
– Любо‑о‑вь?! – возмущенно
