Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
в наёмники подался?
— Ага. Рад, что у тебя всё хорошо.
— Ирма-то совсем выросла.
Фар остолбенел, услышав о младшей сестре. Сердце его будто треснуло пополам.
— И хорошенькая такая... Была бы красавицей, кабы не шрамы.
— Она жива? — переспросил оборотень, едва понимая, о чём говорит Талек.
— Жива... Травница наша её вы́ходила. Ирма у ней и стала жить, сироткою-то.
В последнем слове Фару почудилось осуждение. Сиротка...
— Слушай, тогда... — Талек облизал пересохшие губы, — говаривали-то всякое, да... Вестей от наших давно нету, — вдруг выпалил он.
Фар плохо соображал из-за свалившейся на него новости. Захотелось отрезвляюще холодного взгляда эльфийки. А Талек внезапно затараторил:
— Северные-то тут редко бывают, сам знаешь, да только слухи плохие там ходят, но досюда вроде не дошли ещё... — он запнулся, сглотнул. — О Тварях болтают, — прошептал будто невпопад Талек.
— О чащобных Тварях?
Фаргрен нахмурился. Не надо ледяной ведьмы. Достаточно слова, на которое все наёмники тут же делают стойку, даже если не ходят в Чащи.
— Мои-то обещались сестру прислать до пахоты, жене помогать. И до сих пор никого. Твари, не Твари, я боюсь, кабы с нею по дороге что не стряслось. — Талек поднял взгляд и уже не отвёл. — А если Твари там на севере или что... — Он часто задышал. — Не знаю, что у тебя за дело и где, но не мог бы ты глянуть, как дома? Тебе ведь не страшно, ты же сам почти...
«...Тварь», — закончил про себя Фар.
— Я бы сам поехал, — тараторил Талек, — сидеть уж невмоготу, нутром беду чую, да только как жену оставить-то? Детей?
Он замолк. От его взгляда Фару стало не по себе.
— Посмотрим, что можно сделать.
— А возвращаться ты через Пеньки будешь, а? Ты, если можешь, вернись, я... Не скажу никому, я...
— Я не знаю, Талек, как будет. Но что смогу — сделаю.
Лицо Талека исказилось до ужаса странной и болезненной гримасой — он, кажется, пытался улыбнуться.
— Л-ладно, спасибо, пойду я, забот невпроворот, удачи, — скомкано бросил Талек и ушёл.
Фаргрен постоял, поглядел ему вслед и вернулся к напарникам.
— Едем? — спросил Лорин.
Все уже сидели верхом. Фар молча кивнул и вскочил в седло.
— Кто это был? — полюбопытствовал Рейт, когда они выехали из селения.
— Старый знакомый, — хмуро ответил Фаргрен. — Слушайте, он сказал, с самых северных деревень нет никаких вестей. И дальше на север болтают вроде как о Тварях.
— Как давно?
— Не знаю. До сева к нему должна приехать сестра. Но ещё не приехала.
— Хорошо знаешь эти места?
— Да, — коротко ответил Фаргрен, не желая вдаваться в подробности.
И почему он не умеет морозить голосом, как Мильхэ?
Фар ехал и думал. Не о задании, не о семье Талека, не о Тварях. А совсем о другом.
«Ирма, Ирма... — повторял он в мыслях имя сестры, и сердце будто начинало биться сильнее. — Увидеть бы её. Хоть одним глазком».
Вскоре после того, как отряд выехал из Пеньков, дорожная земля размякла, развязла, стала цепляться за лошадиные ноги, плевать грязью и словно тянуть назад.
«Дальше дорога, наверное, совсем испортится», — подумал Фаргрен.
Мысль его резко скакнула к сестре, и он ужаснулся: Ирма теперь порченая. Жива, но вряд ли счастлива.
Ведь порченых — тех, с кем случилась страшная беда в детстве, — считают приносящими несчастье. Порченых не любят. Не так, конечно, как оборотней, но... От снасильничанных детей отказываются, от украденных, проданных в рабство и потом каким-то чудом вернувшихся домой — отказываются. От осиротевших в малолетстве, от получивших страшное увечье, от почти растерзанных зверями... Отказываются. Отказываются и прогоняют. Ведь раз в самом начале жизни случилась такая беда, то нет на них божьего благословения. И все, с кем они будут близки, тоже этого благословения лишатся. А кто хочет быть несчастным?
Раньше Фар никогда особенно не думал о порченых. Хватало своих горестей. Но теперь...
Как же жила Ирма всё это время?
«Талек сказал, травница её вы́ходила, — вспомнил он, — значит, ей помогли, не прогнали».
Может, у неё всё не так плохо?
Глава 2. Дополнения и поправки
1 день 3 месяца 524 года
Эйсгейр сидел в своей любимой комнате. На его коленях лежала толстая книга, но смотрел он на стену перед собой. С портрета, окаймлённого серебряными ветвями, на рыцаря глядела женщина с золотыми волосами. Её изумительно синие глаза казались живыми. Лучшие художники Севера создали этот образ по описанию Эйсгейра. Взгляд его задержался на ложбинке между ключицами. Он так любил целовать её...
Порой Эйсгейр думал, что в жизни Эльвейг, скорее всего, не была настолько красивой. Но такой он её помнил: свою первую любовь, первую женщину, первую жену. За неё он поставил на колени половину древних орочьих кланов. За любовь всей своей жизни, как он думал когда-то, ещё не зная, насколько далёкой от него окажется смерть.
Иногда рыцарю чудилось, будто всё это ему лишь приснилось: он и его нежная Эльвейг. Сон, случившийся наяву так давно, что уже и кости её обратились в прах. Как и кости её детей, внуков и даже правнуков. А он сам всё ещё здесь, в Ледяном дворце, в Эйсстурме, городе, который строил вместе с ней. Для неё.
Часто Эйсгейр чувствовал себя словно внутри какого-то пузыря, отделённым ото всех. Люди вокруг жили, старились и умирали, а рыцарь так и оставался неизменным, застыв в возрасте сорока — сорока пяти лет. Ему нравилось жить, но не раз он спрашивал себя: что его держит? Близкие связи с семьями детей, внуков, правнуков исчезали через пять-шесть поколений. Для своих потомков он — живая легенда и владыка, которому они служат. Не поэтому ли ему так нравится проводить время с Детьми Леса? Да и дети Океана есть. Хотя никто из последних не прожил столько. Но это пока.
У ног рыцаря шевельнулся Ярл Мурмярл, видевший одним котам известные сны, и Эйсгейр вынырнул из своих мыслей. Что-то он отвлёкся...
Рыцарь кинул последний взгляд на Эльвейг и сосредоточился на родословной графа Дайена. Её он хотел внимательно изучить несколько дней назад, но волна разных дел смыла эти планы в океан.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
