нельзя!
— Редуцент — сосед и брат, благодарен я ему.
— Внезапно! — Усмехнулся Зуртогга, покачивая ногой. — Тогда лучше так: редуценты — братья наши, с ними и планеты краше! С редуцентом по пути по планетам нам идти.
— Да ты поэт, дружище! — Одобрил Танзер, непрерывно строча в ай-листе. — Только не так быстро, я не успеваю.
— Знаешь, как мы говорили в детстве? — Ухмыльнулся Зуртогга, все так же мечтательно глядя в потолок, — у тебя приветик — ты у нас поэтик!
— Ну спасибо! — Возмутился Танзер и неожиданно плюнул в друга, тот лихо скатился на пол. Это выглядело бы изящно, если б не стул, о который Зуртогга с глухим воплем отбил себе локоть. — Так тебе и надо! Редуцентов сын!
Танзер внимательно перечитал написанное, медленно шевеля губами. Задумался, усложняя паклю на голове кончиками пальцев, и с сожалением вздохнул:
— Меганет огромен, как ты понимаешь, Зуртогга. А у нас всего одиннадцать кричалок качества «так себе, но сойдет под пиво с идиотами». Надо бы еще.
— Не могу, — вяло ответил Зуртогга, снова взгромоздившись на стол и усевшись в немыслимо сложную позу. — Ты слышишь этот отчаянный вопль? Это мой несчастный, измученный голодом желудок. И с каждой минутой его крики становятся все громче и отчаяннее, так что они заглушают голос мозга.
— Не знал, что у тебя желудок настолько силен, что способен перекричать мозг, Зурт, — ехидно прокомментировал Танзер, но выключил ай-лист и сунул его в карман. — Но в целом ты прав — хороший ужин сам по себе обладает мозгостимулирующим эффектом. — Он уже стоял на пороге, обернувшись к другу. — Чего сидишь? Вперед и только вперед! Иначе наш ужин кто-то сожрет!
— Вот ты вошел в рабочий ритм, Танзер! — Воскликнул Зуртогга, спрыгивая со стола. — Будем продолжать работу во время ужина. Главное, при этом не слишком привлекать к себе внимание.
С этим у них вышло плохо: Танзер вошел во вкус и самозабвенно выкрикивал новые рифмовки, не обращая внимания на шипение Зуртогги, который по привычке боялся, что их заметят. Впрочем, их одежды моментально создали нужную репутацию, позволяя вести себя как угодно странно. Хозяин ресторана вышел лично засвидетельствовать им свое почтение, с самым счастливым выражением на своей многосложно устроенной роже.
— Рад, всегда рад видеть вас здесь, — непрерывно кланялся он, — не беспокойтесь, вы ничего мне не должны, для миродеев — все за счет заведения.
Это привело Танзера в такой восторг, что он едва сдерживался, чтобы не заорать что-нибудь ликующее или не выкинуть коленца. Зуртогга строго следил за ним, готовый в случае чего схватить друга в охапку и утащить.
— Мы все-таки знамениты, Зурт, — шепнул Танзер приятелю, у него перехватывало дыхание от эйфории, — вот нам уже и за еду платить не нужно. Согласись, все-таки это была хорошая идея прикинуться миродеями.
— Шшш! — Зуртогга испугался, что кто-нибудь мог услышать последние слова Танзера. — Тихо ты, миродей — ешь да пей. Давай-ка вернемся в контору. Ты будешь работать дальше, а я спать.
Действуя строго в соответствии с обозначенным планом, Зуртогга забрался в верхнюю комнату, которую они прозвали открытым космосом, и уснул. Танзер же, ловко управляясь универсальным инструментом, снова вскрыл стену здания. Подключившись к меганету, он принялся обильно рассеивать позитивные утверждения о редуцентах, сгоряча выдумывая новые, все больше и больше входя в раж и восторгаясь своим умом. Когда Зуртогга спустился, он обнаружил, что Танзер все так же восседает за своим столом и красными от недосыпа глазами возбужденно пялится в проекцию, беззвучно шевеля губами.
— А, Зурт, я тут почти закончил. Осталось дело за малым. Так что подключайся.
Тот молча покачал головой, то ли удивляясь трудовому рвению своего приятеля, то ли просто удивляясь.
— Нам всего-то нужно зарегистрировать партию, которая будет бороться за права редуцентов. Так теперь все делают. Но у каждой партии есть свой символический цвет — вот и нам нужно что-то подобрать.
— Зеленый? — Спросил Зуртогга, оглядывая полупустые полки будто надеясь, что за ночь там сам собой мог народиться аппарат по выдаче напитков.
— Неее, зеленые уже есть, они защищают звезды от чрезмерной эксплуатации. Чтобы их не истощали всякие разумные засранцы, помешанные на добыче энергии.
— Хм. Голубой?
— Охой, Зурт, ты чего? Вот же голубая партия, оно же братство, оно же дипломатическая миссия, оно же — мы, — и Танзер подергал себя за воротник бело-голубого плаща. Зуртогга вздохнул.
— Ну да. Это я не подумав. Может быть красный?
— Сейчас проверю … есть! Партия красных противостоит … чего-то тут все непонятно написано. Они как будто защищают права искусства. Мимо, в общем.
— Оууу … тогда лиловый.
— Ииии … снова мимо, бэнц! Лиловые защищают права торговцев.
— Да чтоб вас мырксы поперек пуза жрали! Фиолетовый?
— Посмотрим, посмотрим. Тьфу, Зурт, я даже читать тебе не буду, какая же гадость предмет их ревностного покровительства! Фу, хря, в жизни ничего мерзостней не читал! Это хуже, чем запах носков редуцента. Извращухи извращенческие!
— Мннээ … черный?
— Ага. Черные защищают право каждого на выбор смерти и реализацию своих планов по ее свершению. Это я цитирую их положение о цели, между прочим. Если ты вступишь в партию черных, а потом спрыгнешь со сто пятого этажа, помрешь, но при этом раздавишь несколько штук неудачников, то тебе ничего за это не будет! Потому что ты последовательно реализовал свои личные планы на свою смерть в соответствии со свободой выбора … короче, ну их к мырксам. Какие ты еще цвета знаешь?
— Желтый.
— Желтый? О, а вот это уже ближе к нам и нашим делам. Бедненький, никому не нужный желтый цвет, теперь будет цветом поддержки редуцентов. Охой, Зурт!
— Охой, Тан.
Для регистрации партии Танзер и Зуртогга еще почти пять часов мучительно выдумывали всякие бюрократические необходимости, как-то: декларацию целей, обоснование необходимости, предположительную длительность существования партии, финансовые резервы, планы на первые три года, краткое содержание идеи на двадцати страницах и проча, проча, проча. Окончательно выбившись из сил, они единодушно пришли к выводу, что легкий завтрак, плавно переходящий в обильный обед, отлично восстановит их силы и излечит измотанный тяжким трудом дух. Поэтому в ресторане они пробыли до позднего вечера, почти разорив его хозяина. Сытые и довольные, приятели снова засели в конторе, в надежде, что перепадет еще какое-нибудь несложное дельце.
Однако случилось нечто еще более приятное: на следующее утро, совсем рано, к ним явился предовольный редуцент и принес оставшиеся деньги. Он заявил, что результат их очень порадовал, потому было принято решение накинуть некую сумму сверх обещанного. Счастье Зуртогги и слезы радостного умиления Танзера невозможно было описать
