+ расслабление тела
Если процесс зарядки-разрядки затруднен, энергия остается внутри нас. Она перегружает наши нервные цепи и может перерасти в тревожность, хроническую напряженность, проживаемый длительный стресс, болезненные соматические состояния или любое другое проявление. Нарушения эмоциональной жизни являются отражением или причиной различных расстройств; мы подробно поговорим об этом в следующих главах.
«Меня все бесит!»
Сэм – 16-летний подросток, крепкий, коренастый, хорошо сложенный. Он вполне здоров, но часто жалуется на боли в плечах. Хотя он практически не занимается спортом (предпочитая видеоигры), его мышцы отлично развиты; мышцы челюсти и затылка очень напряжены. Его плечи тоже напряжены. Все его тело словно говорит о том, что он сдерживает эмоции, но какие именно? Стоит его послушать, чтобы это выяснить. «Меня все бесит!» – говорит он и рассказывает о своих ссорах: с учительницей физкультуры («Вечно трындит»), матерью («Она пасет меня…»), старшей сестрой («Такая дура!»). Он несколько раз жестко расставался со своей девушкой, которая тоже его бесит. Конфликты иногда выливаются в приступы ярости, во время которых он кричит, сыплет оскорблениями, пинает двери, стены. Недавно он разбил кулаком оконное стекло, и ему наложили шесть швов; будь рана чуть ниже, у него оказалось бы перерезано сухожилие.
Если его послушать, создается впечатление, что Сэм ищет конфликтов и доводит напряжение до кризиса, что позволяет ему несколько расслабиться. И это действительно так. Это гнев напрягает его тело, ярость сжимает его челюсти; беспомощная ярость ребенка, подчиняющегося жесткой и властной матери. Ее образ он проецирует на других женщин из своего окружения: учителя, сестру, подругу, с которыми он постоянно ищет ссор. Но полученная разрядка мимолетна: как только взрыв проходит, он чувствует себя виноватым. Потом сыплются угрозы и наказания: запреты смотреть телевизор, выходить на улицу, конфискованный ноутбук. Его родители на пределе, семейная атмосфера наэлектризована. Уладить ситуацию не удается, Сэм чувствует себя оскорбленным, неправильно понятым, жертвой несправедливости. Почему он больше не испытывает облегчения? Потому что его гнев и ярость прорываются импульсивно, потому что у него образовался своего рода «запальный» рефлекс, который, словно короткое замыкание, выключает его сознание. И, возможно, еще потому, что гнев, готовый вспыхнуть в любую минуту, скрывает нечто глубоко сокрытое.
За одной эмоцией может скрываться совсем другая
Нередко одна эмоция, часто и легко проявляемая, может скрывать другую. Например, бывают вспышки гнева, которые столь легко прорываются, поскольку маскируют слишком болезненную в своих проявлениях печаль, а печаль особенно безутешна потому, что те, кто ее испытывает, не позволяют себе гневаться.
В самом деле, очень сложно сдерживать гнев, поскольку это естественная биологическая и психологическая реакция на раздражение. Если давать волю гневу запрещено (а во многих семьях это так), разрядки не наступает. Только печаль можно излить в пережитом горе или плаче, но такой плач не поможет сбросить бремя сдерживаемого и затаенного гнева, так как имеет совершенно иную природу. Для того, чтобы от эмоции избавиться, пережив и отработав ее, необходимо ее выразить с помощью соответствующих слов, голоса и жестов. Мы не можем избыть одну эмоцию, проявляя другую. Напротив, если мы согласимся открыто выразить то, что чувствуем в данный момент, возможно, вскоре после этого выявится другая, скрытая прежде эмоциональная подоплека.
Однако, как мы только что убедились на примере Сэма, это непросто. Для того, чтобы могла быть выражена подлинная эмоция, наши внутренние защитные механизмы должны быть достаточно пластичными или достаточно тренированными в ходе терапии. Вот почему может оказаться необходимым участие психотерапевта: чтобы мы могли осознать, какую эмоцию на самом деле стоит извлечь на поверхность, чтобы не застревать в бесконечном переборе «эмоций-масок».
Дама, которая не умела сердиться
Вера – женщина лет пятидесяти, высокого социального статуса, которая, по ее словам, страдает «хронической» депрессией. Она принимает антидепрессанты и анксиолитики[6], достаточно сильные, чтобы подорвать возможности любой профессиональной и общественной деятельности. Когда мы встретились с ней, она явилась с опечаленным лицом, изможденная. На первом интервью она плакала, повторяя, что ей хочется плакать постоянно, и что так происходит уже десять лет.
На просьбу рассказать об обстоятельствах, которые привели ее к такой глубокой депрессии, она вспомнила о событии, которое причинило ей сильную боль: разрыв с подругой; разрыв, который она восприняла как предательство. Однако, когда мы попросили ее осознать свою обиду на подругу, она отрицала это чувство: «Нет-нет, – сказала она, – я на нее не сержусь. У меня нет причин на нее злиться». Ей было бесконечно больно из-за этой ссоры, но винила она только себя: она слишком много вложила в эти отношения.
На следующих интервью Вера, шаг за шагом подталкиваемая к признанию своего гнева, наконец начала говорить, что ее подруга была несправедлива. Постепенно к ней вернулись силы, и она согласилась побить подушку, чтобы выразить свой гнев. Гнев, направленный сначала на «предательницу», а затем на образы из детства: мать и бабушку, которые, как она чувствовала, тоже в какой-то момент предали ее. Так, на дне колодца слез, часто можно обнаружить гнев и сильную боязнь его выразить.
С того дня, благодаря выраженному гневу и тщательно обдуманным воспоминаниям, слезы постепенно иссякли. Вера восстанавливает силы, чтобы заниматься тем, что ей больше всего по сердцу. Она одевается в более веселые, светлые тона, делает более тщательный макияж, снижает дозу лекарств. Она планирует вернуться к прежним занятиям, ее снова вдохновляет творческий порыв. Излишне говорить, что связанные с этим соматические расстройства (усталость, бессонница, боли в спине, проблемы с пищеварением) также исчезли.
Богатые и депрессивные
Если судить по постоянно растущему потреблению анксиолитических препаратов и антидепрессантов, а также по тому факту, что консультации специалистов по лечению нервных расстройств чрезвычайно востребованы, становится очевидным, что средний уровень тревожности в экономически развитых странах продолжает расти. Согласно опросу, опубликованному в Соединенных Штатах в 2000 году, в котором сравнивались две группы молодежи 1950-х и 1990-х годов, за последние сорок лет число таких пациентов удвоилось. Разве это не показатель неблагополучия окружающей среды?
Хорошее самочувствие связано не только с материальными условиями жизни; материальное изобилие может опустошать нас, лишая нашу жизнь смысла. В так называемых богатых странах уровень депрессии, самоубийств и заболеваний, связанных со стрессом, растет с каждым годом, что не может не тревожить. Когда накопление товаров и конкурентоспособность ценятся чрезмерно высоко, все, что попадает
