Проще говоря – он сбежал. Свои слова он подтвердил полученной от больного распиской на случай непредвиденных обстоятельств.
Чара ненадолго задержалась в больнице, побеседовав с другими врачами. Она сделала для себя вывод, что если местным врачам подбросить немного магии, больные станут умирать и без ее помощи.
Так оно и вышло. После ее ухода они совершенно забыли о клятве Гиппократа. Стали жаловаться на маленькую зарплату, которой им прежде вполне хватало. На большие нагрузки в течение рабочего дня. Стали очень раздражительными, обсуждали не медицинские вопросы, а все больше политические, как будто от этого что-то зависело.
Больные, в свою очередь, почувствовав изменения на себе, пустились во все тяжкие: жалобы, доносы, ругательства. Всеобщее недовольство и недоверие перешло в настоящую конфронтацию. Закончилось все тем, что больные стали болеть дома, помогая себе всеми подручными средствами. А врачи, при отсутствии больных, и в виду появления свободного времени, занялись частной практикой: гаданием, хиромантией, уринотерапией и даже изгнанием бесов.
Тем временем Чара продолжала спокойно жить в доме уже ничего не подозревающего Кузнецова-старшего. Хотя изменилось многое. Посуда оставалась немытой, дом не убранным, сад не ухоженным. Александр Петрович совсем замкнулся в себе, чему Чара была чрезвычайно рада.
У Шмелевых было не лучше. Правда Станислав Борисович, почувствовав, что происходит нечто не ладное, ушел в море. А, поэтому, Ксения Игоревна была вынуждена скучать в большом доме одна, считая дни до возвращения Насти из спортивного лагеря.
Полиция перешла на осадное положение. В их рядах началась борьба с внутренней коррупцией. Несколько высших чинов лишились погон, но чистки продолжались. Охранять улицы и следить за порядком, теперь было некому. В Красных Крышах появились воры и грабители. После семи вечера на улицу стало страшно выходить. В префектуру посыпались жалобы, петиции, угрозы.
Чару все это сильно забавляло. Ей было необычайно радостно проделывать все эти штуки, чтобы вывести город из привычного состояния.
Однажды она от нечего делать зашла в студию к знаменитому на всем побережье художнику. Он был известен своими прекрасными морскими пейзажами, наполненными солнцем и романтикой.
– Это вчерашний день, – сказала Чара, разглядывая его картины.
Художник немного удивился, ведь перед ним стоял мальчик, не способный, как ему казалось, оценить его работы.
– А что же сегодняшний? – спросил он полушутливо.
– Художник должен выражать свой внутренний мир, а не фотографировать действительность, – произнесла Чара. – Тайна мироздания спрятана у вас в сердце. А писать пейзажи сможет любой мазила.
Художник был весьма удивлен подобными высказываниями и предложил Илье, то есть Чаре, попробовать что-нибудь нарисовать самому.
– Пожалуйста, – как бы обиделась Чара и встала за мольберт.
Через час, когда художник взглянул на полотно, у него от ужаса поднялись волосы.
Это было трудно представить, не то, что изобразить – большое нагромождение цветовых линий, скрытых фигур, бликов и много еще чего. Но исполнено было превосходно, научно, с перспективой и со всеми современными штучками. Через минуту, вглядевшись в эту же мазню иначе, с другой точки зрения, художник пришел в восторг.
Когда Чара ушла, пообещав еще забежать, он закрыл свою мастерскую и сел за работу. На следующий день весь город обсуждал его новое творение. Ни в одном из словарей не найдется слов, чтобы описать это произведение. Но префект пообещал ему специальную денежную награду, а союз художников выдвинул его на соискание престижной премии в столице.
Не прошла Чара и мимо литературы.
– Что это за книги? – спросила она у известного на весь город писателя. – Это словно подшивка газет! Скучно, не актуально и безвкусно!
– Мальчик, – обиделся писатель, – в твоем ли возрасте критиковать высокое искусство?
– Ну, конечно, в моем, – Чара протянула ему свою собственную книгу, – в вашем возрасте слишком сильны традиции. Они как цепи сковывают ваш полет фантазии. Вот почитайте.
Писатель был приятно удивлен, увидев на второй странице фотографию автора – это был действительно Илья. Он перелистнул несколько страниц и начал читать. И так читал до самого вечера. Не мог оторваться, почувствовав себя мелким графоманом. Какой полет, какой сюжет, какие эмоции, какие характеры.
На следующий день он приступил к своей новой книге. В ней было все – убийства, стрельба, кровь, ужасы, насилие, даже высокий стиль. В ней не было только одного – пристойности. Чара вполне могла почувствовать себя соавтором.
Вообще, за все то небольшое время, что она провела в Красных Крышах, сущность ее была неутомимой; она посетила все организации и предприятия города, все достопримечательности и даже маленькие магазины.
Одна из местных газет после ее появления в редакции вдвое увеличила свой объем. Лучше, правда, от этого не стала, превратившись в очередной многотиражный каталог для сплетен. Но газету расхватывали в один момент – популярность стала феноменальной.
В школах, с появлением Чары, неожиданно пересмотрели учебную программу. Появились предметы, о которых раньше никто и не слышал. Зато теперь их обсуждали все кому не лень.
Во дворах перестали убирать мусор. На тихих маленьких улочках, прежде чистых и ухоженных, стало отвратительно вонять. Подъезды многоквартирных домов можно было спутать с мусоропроводом.
Все это происходило с такой невероятной быстротой, что казалось, будто со временем что-то случилось. Оно попросту перестало соответствовать своим стандартам, как будто границы его кем-то раздвинулись.
Чара считала дни до того как сделает окончательный удар. Красные Крыши – это была всего лишь разминка. Гадария – вот что ей было нужно.
Только одна деталь не переставала ее беспокоить. Куда же подевался профессор?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
в которой друзья сталкиваются с Черными Псами и знакомятся с князем Борилом
Шхуна, не смотря на пробоину, приближалась к берегу.
Настя не могла отвести глаз от великолепных гор, вырастающих за прибрежной полосой. Семь вершин были как близнецы братья. Они упирались в самое небо, словно поддерживали его. Тяжелые мутные тучи молчаливо проплывали ниже, не пытаясь соперничать с таким величием. Мохнатый лес, издалека казавшийся сплошным шерстяным поясом, таял на глазах.
Друзья с большим удовольствием осматривали окрестности, забыв обо всем на свете.
А вокруг не было ни души.
Наконец, Настя заметила небольшую лагуну и направила шхуну туда. Начинало смеркаться. Каждая тень в прибрежном лесу, подходившем к самому морю, таила в себе неприятности. Но ничего другого не оставалось. Тем более что шхуну уже порядочно залило водой, и она была готова вот-вот пойти ко дну.
Настя хотела подвести шхуну как можно ближе к берегу, но не рассчитала и посадила ее на мель. Пришлось добираться до берега вплавь.
Отелло плыл рядом, а Маркиз сидел у Насти на макушке, пристально рассматривая берег.
– Что-то не нравится мне все это, – мрачно произнес он, – тишина не к добру.
– У тебя есть какие-то предложения? – спросила Настя.
– Я бы предпочел отправить на разведку Отелло, а самим остаться на шхуне. Мало ли что!
– Нет, – осадила его Настя грозным тоном, – ты забыл главное правило, мы всегда должны держаться друг за друга.
Они вышли на берег и стали осматриваться по сторонам. Мелкий песок шуршал под ногами. Настя обратила внимание, что он шоколадного цвета, более мягкий и приятный, чем в Красных Крышах.
Спрятавшись за ближайшими деревьями, друзья привели себя в порядок. Было очень жарко, и одежда начинала сохнуть прямо на глазах.
– Что будем делать? – спросил Отелло. – По-моему нужно двигаться на восток.
– Ни в коем случае, – возразил Маркиз, – если Отелло говорит на восток, значит надо идти в противоположную сторону, на запад.
– Немного передохнем и двинемся в глубь леса, – сказала Настя, устраиваясь поудобней рядом с причудливым деревом, раскидавшим свои кроны метров на десять.
Битва с Дролом и морская качка всех изрядно измотала, сил почти не осталось.
Отелло с Маркизом согласились и быстро устроились рядом с ней. Было тепло и уютно. Листва закрывала их со всех сторон.
Отелло и Маркиз заснули, а Настя лежала в полудреме, вспоминая профессора Нечитайло и его слова. Вскоре и она закрыла глаза, обняв своих друзей.
Прошло не больше часа, как
