Книга Йи Дэи. Смерть палача - Рид Хаас

— Я палач, Гэнгтижэнши. Палач, не лекарь. Лекари не будут лишать тебя боли, чтобы видеть, верно ли направляют лечение. А я способен избавить тебя от болей, и я делаю это просто потому, что мне так удобнее.

— Но я парализован!

— Всего лишь ниже пояса.

— Но ты же видишь, это доставляет мучения не только мне!

В неверном свете костра было видно, как покраснел Отшельник, вспоминая, как ему теперь приходится отправлять свои естественные надобности — в присутствии незнакомцев и маленькой девочки! С их непосредственным участием! Он словно упускал из внимания то, что выросшая среди Заклинателей Гэнгэлиэн давно уже знает, как устроены тела людей, и, наверняка, не раз ухаживала за больными и стариками — так ловко управляться со всем этим мог лишь тот, у кого есть опыт. Не спасало и то, что Учитель обрезал почти по пояс его рубаху, снял с него штаны и подкладывал под опасную зону совсем ветхие лоскуты одежды.

— Ты неверно оцениваешь те мелкие сложности, которых требует уход за тобой. Отдыхай, копи силы для борьбы с недугом. Они понадобятся тебе быстрее, чем ты бы того хотел.

Теперь маленькая Гэнгэлиэн сидела рядом с ним, держала его за руку, и Отшельнику было вновь стыдно за то, что он раскапризничался прямо у неё на глазах. Он, такой зрелый, перезрелый мужчина, мог бы быть прадедом — а может, и бегают где-то в горах его правнуки! — и так расклеился рядом с малышкой…

— Бохупаэ! — ей казалось правильным называть очень умного мужчину именно так, Знатоком, Эрудитом. — Бохупаэ, скажи. Если мы чувствуем боль другого живого существа… оно должно чувствовать наши просьбы?

Эти слова были так неожиданны, что у Отшельника перехватило дыхание. Он, неоднократный свидетель попыток девочки контролировать зверьё и птиц, понимал, насколько болезненную для неё тему подняла Гэнгэлиэн, решилась к нему обратиться. Он вновь ощутил себя сильным и почти совсем забыл о недавних страданиях:

— Мне не доводилось чувствовать чужую боль. Но я читал, что это — признак родства душ, когда чувствуешь боль другого человека, и признак призываемого зверя, когда боль не людская…

— Значит, я могу позвать волка, и он ко мне подойдёт? — девочка встрепенулась, как воробышек. — Я его позову, и он подойдёт, и даст мне полечить его лапу?!

Отшельник улыбнулся:

— Дай ему имя, и тогда узнаешь, подойдёт ли.

— Хусэдэ1! — радостно захлопала в ладоши девочка.

— Аауууу!.. — отозвался по ту сторону костра волк, делая шаг в круг света.

1

Хусэдэ — серенький

Глава 11. "Мой первый ожог мне оплатит земля…!

Никто не видел, как было дело, но все слышали, что говорил Лю Чу: Йи опрокинул на себя жаровню и чуть не сгорел в охватившем его пламени.

Алая Лента, что ещё недавно носила имя Вэнлинг — Очищенный Нефрит — призывала к себе для разговоров Нуорэдэ — Огненную — что недавно исполняла обязанности Алой Ленты клана.

Ни одна красавица, ни другая не верили, что такой аккуратный, исполнительный малыш мог так ошибиться, взять больше, чем мог нести, не посмотреть, куда идёт. Обе допускали, что было что-то ещё, о чём Лю умолчал, но…

Но в полудемонах часто оказывается очень сильна их демоническая половина. Они говорят — и им верят.

Когда началось извержение Глаз Крокодила, над кланом Нефритовой Богини зависла не только туча пепла: её дополнило тяжёлое ожидание.

— Он должен был уже умереть, — задумчиво поворачивала палочками желейную рыбку хои Алая Лента. — Такой маленький, так сильно обгорел, не приходит в себя…

— Он всегда делает то, чего от него не ждут, — Нуорэдэ отпила глоток терпкого красного чая с запахом костра.

Алая Лента пила чай зелёный, по сезону, ведь уже настало лето, но знала вкусы Нуорэдэ и уважала их, заварила Огненой любимый зимний чай.

Не отступала и от гнетущих мыслей:

— Я помню эти предсказания: «Мой первый ожог мне оплатит земля: покроются пеплом леса и поля»… разве ты хочешь сказать, у Йи до этого были ожоги?

— Таких — точно не было! — фыркнула Нуорэдэ.

Она не слишком хорошо умела лечить, зато у неё были хорошая память и баночки со сваренными Учителем мазями. Ожоги он велел ничем не бинтовать, для начала промывать специальным отваром, приглушающим боли, не дожидаться, пока подсохнет, и обильно смазывать лёгким маслом с вытяжкой из клевера. После нужно было подождать, пока масло впитается почти полностью, и тонким слоем наносить густую мазь со зверобоем и дубовой корой. Потом дождаться, когда мазь начнёт подсыхать, растрескиваться и загибаться вверх краешками, как молодая дубовая кора, срезанная с дерева, и смывать её настоем чернокорня с шиповником. И начинать всё заново, по кругу: промывать, смазывать, мазать, смывать, промывать, смазывать… Лёгким ожогам хватало одного повтора, но серьёзные раны требовали серьёзного подхода.

Наверное, в Нуорэдэ продолжала жить Алая Лента: желание всё держать под личным контролем. Она не отходила от малыша ни на шаг, пока семь и две категории духов не уводили её в царство сновидений. Возвращаясь в Поднебесную, красавица продолжала повторять заведённые по кругу процедуры. Радовалась, наблюдая, как всё больше чистой розовой кожи проступает на теле Йи.

Наблюдала за ним. Ждала. Не знала, чего, но — ждала.

А если бы её не призывала к себе для разговоров Алая Лента Вэнлинг, совершенно забыла бы о том, что иногда надо что-то есть и пить.

Когда малыш, безмолвно лежавший пять и два дня, застонал и прошептал: «Пить…» — Нуорэдэ поняла.

Она ждала именно этого!

У неё при себе всегда была фляга с чистой родниковой водой, её Нуорэдэ по ложечке вливала в растрескавшиеся губы Йи, но ждала, что однажды он, водохлёб, сам попросит пить.

Вот, попросил.

Солнце и не думало пробиваться сквозь тучи пепла, и тяжёлое ожидание, давившее на сознание красавицы, не пропало — стало гораздо легче.

— Пей, малыш. Пей.

Приподняв его одной рукой с подушки, Нуорэдэ второй рукой приложила фляжку к опухшим губам. Удивилась и обрадовалась, ощутив невесомое касание его тонких, как лапки паучка, пальчиков: он пытался взять фляжку сам. Не допив какую-то пару глотков, Йи стёк на подушку.

Сердце Нуорэдэ тревожно ёкнуло: умер?..

Еле слышное сопение, перемежаемое тихими стонами при попытках пошевелиться, позволило выдохнуть с облегчением.

Уснул.

И с этого момента дела пошли на лад.

В тот же день, ближе к вечеру, неразличимому в сумраке, красавица напоила Йи молоком.

— Фу, какая гадость, — внятно выговорил он, но допил до конца и снова