Начался прилив, и мы отошли подальше от берега. Внезапно Дюрбан схватил меня за руку.
— Дорогой мой, буду с вами откровенен. Раулю уже давно пора покончить с этим делом и продать Бюжей. Иначе всем нам будет плохо, попомните мое слово!
Все это произошло позавчера. Представляешь, в каком состоянии я отправился спать? Разумеется, я запер дверь и к тому же заложил ее ножкой стула. Я даже собирался заглянуть под кровать — и сделал бы это, если бы не увидел в зеркале свое отражение. Это меня немного успокоило, но все же я решил не раздеваться и не гасить свет. Я растянулся прямо на покрывале и стал прислушиваться к звукам, доносившимся из дома и сада. Там жили своей жизнью ветер, море, деревья; иногда слышалось потрескивание старых балок. Я мысленно перебирал в памяти последние события. Мне даже нравилось, что Ролан создал целый культ вокруг старого Шальмона; видимо, он до сих пор не простил себе, что перед смертью наговорил старику несправедливых слов, которые уже не вернешь. И теперь, похоже, он старался загладить свою вину перед покойным…
Тогда, в полночь, я хорошо понимал то, что в полдень казалось мне абсурдным. Удивительно, как восприятие событий меняется в зависимости от времени суток. Я лежал и изобретал в уме такие высокопарные фразы, что в конце концов запутался в них и проснулся в восемь утра весь разбитый, невыспавшийся, но по — прежнему полный болезненного любопытства. Какие сюрпризы готовит мне наступающий день?
Не буду тебя томить: сюрпризов было два, причем немалых. За завтраком не произошло ничего существенного… Хотя, впрочем, кое — что было. Папа ворчал, что ему все это надоело, но он не имеет права бросить сейчас Рауля, которому нужны поддержка и практическая помощь. Из постояльцев гостиницы остался только один — разумеется, Нурей. Интересно, будет ли Рауль продолжать платить слугам ради него одного?.. Биболе не покинули остров, они просто перебрались в дешевую гостиницу в Сен — Пьере — там нет лифта, и кухня так себе. Там они ждут, когда будет приведена в порядок их машина, и, забросив даже скрабл, поносят на чем свет стоит замок Бюжей.
За обедом мой всегда вежливый папа пригласил Альфреда Нурея к нам за стол. И представь себе, Нурей — видимо, чтобы поразить папу (как будто его можно чем — то поразить!), — сел на своего любимого конька. И началось… телепатия, опыты Геллера, ложки, сгибаемые усилием воли… Папа, которого все это весьма забавляло, отвечал ему историями про НЛО, маленьких зеленых человечков, четвертое измерение и т. д. Я был потрясен услышанным. Оказывается, папа обо всем этом знал — и никогда мне ничего не рассказывал!
Но это еще не первый сюрприз. Он случился позже, когда я был один в своей комнате. Я ушел к себе, сказав, что хочу немного отдохнуть после обеда; на самом деле я был просто зол. Нурей вывел — таки меня из себя! Я открыл чемодан, приготовившись к любым неожиданностям, и тут в дверь постучали. Это был Симон. Догадайся, что он мне сказал!
— Вас хочет видеть мсье Ролан.
Я чуть не упал.
Неужели этот человек, который ни с кем не разговаривает и никого не принимает, с которым даже папе до сих пор так и не удалось повидаться, хочет меня видеть? Я почувствовал, что бледнею. Наверное, Симон рассказал ему о кресте, а Шальмон решил, что я сам его украл, а потом вернул, не выдержав угрызений совести или испугавшись, и теперь ждет от меня объяснений.
— Разумеется, если это вас не затруднит, — добавил Симон.
Затруднит?! Да у меня коленки подкашивались от страха! Но никуда не денешься: надо идти. Я что — то промямлил в ответ; у меня было ощущение, будто меня ведут прямиком в логово людоеда. Ты уже не хуже меня знаешь дорогу к музею; но мы прошли знакомую тебе дверь и вошли в другую — с табличкой «Частное помещение». За ней оказалось что — то вроде холла; впрочем, я был так взволнован, что толком ничего не разглядел. Вторая комната, кажется, была столовой. За ней располагался кабинет с телефоном.
— Здесь я работаю, — сказал Симон.
Я совсем забыл, что он был кем — то вроде секретаря при Рауле Шальмоне. Он сам напомнил мне об этом и показал на дверь справа со словами:
— Покои мсье Рауля.
Мы прошли по слабо освещенному коридору. Я и не подозревал о существовании в замке таких лабиринтов! Наконец, мы достигли цели. Симон тихонько постучал в дверь; я собрал все свои силы, чтобы подавить страх. Симон — то ведь знает, что я не вор! Если бы он не доверял мне, разве стал бы показывать солдатиков?.. И вот усилием воли я изображаю на лице полную невинность и быстро вхожу.
Представляю, как ты ждешь продолжения… Итак, что же я увидел? Прежде всего — довольно просторную комнату с высоким потолком, заставленную мебелью, которая показалась мне великолепной. Впрочем, я не оценщик, чтобы задерживать на ней внимание. Краем глаза я заметил два окна, плотно зашторенных и закрытых ставнями. Комнату освещали только два бра, свет от которых падал на огромный портрет офицера в полный рост; я постеснялся хорошенько его рассмотреть.
Но где же хозяин этой комнаты?.. Наконец, я его увидел. Он сидел в глубоком кресле сбоку от камина, в котором горели дрова. Представляешь? На улице конец весны, сезон легкой одежды, а он все еще топит камин! Одет он был в какое — то подобие широкой накидки, покрывавшей его с головы до пят. Старик приветливо кивнул мне.
— Подойдите, молодой человек, сядьте рядом.
Такой прием меня немного ободрил. Симон пододвинул кресло, и я сел возле этого странного существа. Он очень походил на своего, но был гораздо бледнее, словно забытая в альбоме, выцветшая фотография. На груди у него висели очки на шнурке; так часто делают пожилые дамы, чтобы их не потерять. Не знаю, почему, но эта деталь окончательно меня успокоила.
— Этот замок, — начал Шальмон, — не самое веселое место для мальчика вашего возраста.
Затем подумал минуту и продолжал:
— Впрочем, и для меня тоже. Но в моем возрасте можно жить воспоминаниями.
Он замолчал, наклонился, чтобы пошевелить угли в камине, а я воспользовался моментом, чтобы получше разглядеть комнату. Мои глаза уже привыкли к полумраку, и я обнаружил у стены фисгармонию с тускло блестящими клавишами. Она стояла прямо напротив портрета. Это, конечно, портрет убитого, силуэт которого я видел на ковре. Благородная осанка, рука в белой перчатке лежит на эфесе шпаги. На рукаве пять нашивок[12]. А я — то думал, что он капитан!
Надо будет спросить об этом Симона; думаю, он мне ответит, раз уж я так подружился с хозяином… Человек на портрете строго смотрел на нас сверху. Должно быть, не особенно приятно жить в этой комнате под таким пристальным взглядом.
— Спасибо, Симон. Ты можешь идти.
Я заметил, что старик говорит Симону «ты». Значит, он для него не просто секретарь — он его доверенное лицо. О таких отношениях со слугами когда — то писали Корнель и Расин[13].
