Мальчиков положили в один кювез, сейчас их лучше не разлучать. Малышку отдельно, потому что таких больших кювезов, на тройню, в отделении не нашлось.
Я пришла к отделению в половине двенадцатого. Дошла, держась за стенку, но меня и так поднимали, чтобы я ходила. Я здесь уже была несколько раз, и меня пускали смотреть на малышей. А сейчас я хочу встретить с ними Новый год.
Медсестра сначала нахмурилась, но потом кивнула и пропустила. Сама она ушла — наверное, кто из персонала свободен, сейчас будет встречать Новый год. Правильно, все же люди, всем хочется праздник даже на работе.
А я сижу и смотрю на самое дорогое, что у меня теперь есть.
Своих «три-Д» я родила сама, обошлись без кесарево. Они весят каждый чуть больше килограмма, так что втроем мои детки — как один нормальный доношенный ребенок.
Стефа собиралась со мной на роды, но Ирина Андреевна не пустила.
— Мне роды надо будет принимать, а не тебя откачивать, — заявила она тетке. Они уже успели подружиться, пока я наблюдалась у Ирины с беременностью.
Во время схваток я ходила по родильному боксу, стояла, садилась на гимнастический шар. Ирина с акушеркой то уходили, то приходили, остальное время я была сама.
Конечно, я думала об Артуре. Мне ничего не нужно от него, правда, но, если бы он был здесь и сейчас, мне было бы легче. Никому дети не нужны так, как родителям.
Когда я шла по коридору в родильный бокс, через стекло увидела в соседнем боксе мужчину, который держал на руках своего ребенка. У него в глазах стояли слезы, а выражение лица меня поразило до глубины души.
И так стало жаль своих деток! Разве они хуже этого малыша? И разве Артур смог остаться равнодушным, если бы увидел, что у его сыновей такие же черные волосы, как у него?
Данил и Давид, как я и загадала, похожи на отца, а Дианка пока светленькая, но может потом поменяется.
Она родилась первой.
— Ну, давай, Настюша, выдавай нам своих «три-Д», — подбадривала меня Ирина Андреевна, — кто у нас там первый на выход?
Так что Дианка теперь — старшая сестра, она на двенадцать минут старше Давида. Данька самый младший.
Мои червячки лежат в специальных гнездышках, одетые в теплые шапочки, носочки и рукавички. И хоть носочки совсем крошечные, моим малышам они все равно пока велики.
Никогда не думала, что мой мир так перевернется. Но теперь мне кажется, что раньше я не жила, это была одна большая репетиция. И моя настоящая жизнь начинается только сейчас, в этих стенах.
Я хочу взять их на руки, каждого, но нельзя, они слишком маленькие и хрупкие. Я представляю, какими они вырастут, и мне уже не терпится.
Заплетать косички Дианке, читать им сказки, гулять в парке и водить их в кинотеатр на мультики.
Мы со Стефой многое успели сделать за это время, и главное, мы переехали. Продали обе квартиры — ее однушку и родительскую двушку — и купили дом. Потому что одна с детьми я даже из подъезда не выйду, не хватит рук. А еще надо как-то нести коляску. Так что дом — идеальное решение.
Квартира Стефы была в центре, она ее сдавала, и мы жили на эти деньги. И теперь вышло удачно ее продать.
Дом купили небольшой, но после двухкомнатной «панельки» он кажется очень просторным. И пока это наш со Стефой офис. Сделали косметический ремонт и приготовили детям комнату.
Смотрю на часы в телефоне. Без пяти минут. Без трех. Без двух. По нулям.
Мобильник вибрирует в руке. Стефа. Ответить.
— Девочка моя! — кричит она в трубку. — С Новым годом! Ты где?
— Возле них, — говорю тихо, хоть знаю, что никого не разбужу.
— Покажи мне их, девочка моя! Покажи моих бубочек!
Я включаю видео и навожу камеру на малышей. Слышу, как Стефка плачет.
— Стефочка, — шепчу ей, — все хорошо. Они сами дышат, они не в реанимации, они просто очень маленькие.
— Четыре апельсина, Настя, — всхлипывает Стефа, — один килограмм — это четыре крупных апельсина. Я сегодня покупала. Они же каждый по килограмму весит.
— Зато, когда вырастут, будут весить больше, — успокаиваю ее, — особенно мальчики. Будут высокими как…
Замолкаю. Как их отец, хотела я сказать, но не сказала. И Стефа делает вид, что не заметила. Мы прощаемся, и я снова смотрю на малышей. А потом включаю телефон.
Захожу в инстаграмм. Нахожу страничку Артура. Там с вечера уже висит фото двух бокалов на столике с видом на море и две руки. Одна мужская, вторая — тонкая и ухоженная — женская, она лежит на мужской ладони, накрыв ее сверху длинными пальцами.
Я никогда не забуду тебя, Артур Тагаев, потому что нас с тобой навсегда связали невидимые ниточки. Три. И я тебе очень благодарна, правда. А еще мне тебя жаль. Ты никогда не узнаешь, что у тебя есть два сына, похожие на тебя, и дочка. Пока неясно, на кого похожая, но ты и этого никогда не узнаешь.
Отписываюсь от его аккаунта и ставлю в блок. Удаляю свой фейковый аккаунт. Захожу в фейсбук и тоже все удаляю.
Я не буду подглядывать за твоей жизнью, Артур. Мне это больше не нужно.
За окном стреляют фейерверки, слышится смех и музыка. Мне кажется, это мешает моим малышам, и тогда я начинаю тихонько напевать колыбельную. Я очень любила, когда мне ее пела мама:
Ложкой снег мешая, ночь идет большая, Что же ты, глупышка, не спишь? Спят твои соседи, белые медведи, Спи и ты скорей, малыш.[3] Голос срывается на последних строчках. Сердце щемит, переполняется доверху и вытекает наружу по щекам мокрыми дорожками.
Вытираю их ладонями и пою дальше. Я не буду себя жалеть и плакать. У меня все хорошо. У меня есть Стефа и трое детей. И пусть они пока похожи на червячков в больших вязаных носочках и шапочках, но они вырастут.
А я буду их любить. И все у нас будет хорошо.
