Гуго молча слушал, рассматривал комнату и пережевывал хлеб — смоченный маслом и присыпанный крупной солью, местный хлеб был несравненно вкусней тех черствых ячменных лепешек, что пришлось есть за голодное время осады.
Глаза метр за метром изучали помещение. Сегодня оно казалось совсем другим. Важнее всего был сундук, возможно, хозяева не успели его очистить. Но почему-то желание обыскивать закрома и рыться в хозяйских вещах совершенно угасло. Гуго перевел взгляд на фреску. Выцветшие неяркие тона: охра, умбра, сиена. Неизвестный художник изобразил какой-то библейский праздник. Мужчины и женщины в длинных нарядных одеждах окружали золотой трон.
…носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских; столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими…
Подумалось, что сидящий на нем человек в короне и с длинной окладистой бородой — именно царь-пророк Соломон. Кто-то нес дары или свитки. Красивые женщины танцевали, изгибая стан, а одна, гибкая и юная, в правом нижнем углу, чуть в стороне от всех, уронила лилию и тянулась за ней рукой. Быть может, это сама Суламифь? Песнь песней царя Соломона? Плети красно-рыжих кос, завиток волос на мраморно-белом лбу, тонкие руки в гроздях золотых браслетов.
…живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино;
чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями…
Гуго вдруг вспомнилась женщина из верхних комнат.
— Мон даумазо, Роже, нужно убрать наверху. Становится жарко.
Они поднялись наверх. Комната не изменилась, все также аскетично белело льняное покрывало на узкой деревянной скамье, свитки пергамента лежали на крошечном столике, за окном громко щебетали птицы. Солнечный свет, разбитый тенью решетки, скользил по двум телам, распростертым по жесткой циновке. Роже нагнулся, схватил женщину за длинные сильные ноги и рывком потащил к двери. Тела уже окоченели, и голова убитой неприятно стукалась о ступеньки и половицы. Оруженосец скрылся на лестнице, а Гуго остался наедине с телом старика. Кровь, обильно вытекшая из раны, насквозь пропитала хитон, и он присох к полу. Лицо старика стало восковым и, словно, полупрозрачным, морщины — резче и глубже, глазницы запали, а губы и лунки ногтей посинели.
Гуго глянул на руку старика, все еще сжатую в слабый кулак. Между пальцев что-то блестело. Рыцарь вспомнил, что хозяин дома протягивал ему какую-то блестящую вещь — амулет или статуэтку. Пальцы уже закостенели и не разгибались, поэтому Гуго де Пейен, превозмогая брезгливость, почти выкрутил предмет из мертвой холодной ладони.
Это была металлическая фигурка ящерицы, по мощной шее и поднятой голове больше напоминавшая варана. Сделана она была очень искусно — может быть, отломанная заколка для плаща или женская брошь — интересная безделушка. А вот металл… Гуго заинтересовался. Это было ни серебро, ни свинец — материал был достаточно твердым и ярким. По серебристой, с переливами, поверхности будто пробегали голубоватые всполохи. Может, фигурка из Небесного Камня? Однажды шевалье видел перстень из железа необычайной твердости, кусок которого, по слухам, упал с небес. Не то… Гуго даже показалось, что пальцы слегка тянет и покалывает от них. Что за дивная страна Палестина?!
Голова закружилась еще сильнее, и стало тошнить. Вошел Роже.
— Я бросил её перед домом. Думаю, трупы скоро начнут убирать, или мы все задохнемся.
Он рывком оторвал старика от пола. На заскорузлом потрескавшемся по краям коричневом пятне крове остался клок седых волос.
— Не волнуйтесь, монсеньор, я зачищу пятна.
Гуго бросил фигурку ящерицы на столик и спустился вниз.
— Роже, нужно забрать наши вещи из лагеря, пока их не растащили воры.
Выехали через Дамасские ворота. Повсюду в городе и вокруг него валялись неубранные трупы. По городской стене расхаживало жирное важное воронье.
Лагерь, в котором крестоносцы провели больше месяца, начали разбирать. Гуго не без труда отыскал свой навес — со стороны города шатры крестоносцев выглядели совсем по-иному.
К великой радости, у вещей на стоянке их ждал верный слуга Сильвен. А прибившихся когда-то к костру Нарсиса с Мореном даже не стоило ждать — как бездомные псы, погревшись и поев у очага, побежали искать удел лучше.
— Хвала Небесам! Господа! Монсеньор Гуго, даумазо Роже, вы живы!
— Спасибо за верность, Сильвен!
Плечо и голова Сильвена были перемотаны окровавленными тряпицами, зато бросалось в глаза, что одежда на нем новая и дорогая. Слуга был счастлив и пьян.
— Ты ранен?
— Пустяк…. А как даумазо Эктор?
Оставив подданных собирать вещи, Гуго отправился к своему сюзерену. Узы оммажа были крепче всего и требовали дисциплины.
Графа Этьена де Блуа, под штандартом которого Гуго воевал все эти три года, в своем шатре не оказалось. Зато слуги подсказали Гуго, что граф завтра будет присутствовать на встрече баронов и где его искать в городе.
* * *
Как оказалось, граф Этьен де Блуа обосновался в просторном особняке Скорняжной улицы, как раз напротив Великолепных ворот Храмовой горы. По дороге Гуго не смог удержаться, чтобы не заглянуть за стены Харам-аш-Шериф. Количество мусульманских трупов поражало рассудок. Повсюду валялись части тел, земля почернела от крови. Кровью были залиты стены мечети Аль-Акса — просторная её крыша, с серым куполом посередине, была полностью завалена мертвыми телами. Огромная глянцевая лужа застывшей крови была у входа в мечеть. Сквозь распахнутые двери предстала ужасная картина. Весь пол был покрыт коркой свернувшейся крови. Изрубленные дети, дервиши-монахи, имамы, женщины и мужчины, нежные девицы, которые еще не успели расцвести, старики-аскеты — все застыло в страшном месиве плоти и крови.
Как уже узнал Гуго де Пейен, несмотря на распоряжение Танкреда Тарентского, в знак помилования отдавшего мусульманам свой штандарт, разъяренная толпа крестоносцев за ночь вырезала всех, кто прятался внутри и на крыше храма.
Чуть в стороне несколько солдат, перемазанных чужой кровью так, что стали похожи на эфиопов, перекладывали кучу металлических вещей — да, это были подсвечники из серебра, что недавно украшали мечети. Множество франков — уже невозможно было определить — солдаты это, рыцари или простолюдины — обирали изувеченные трупы в поисках монет и золотых украшений. Гуго попытался заглянуть в хмурое лицо одного из них — там были только интерес и бесконечная усталость.
Этьен де Блуа радушно встретил своего вассала, тут же приказал усадить за стол и налить вина. Он был возбужден и весел:
— Смотри, — он указал на распахнутое окно, в котором золотился купол мечети Омара.
— Я был там, Храмовая гора.
— Это — храм царя Соломона! Шевалье, это кладезь тайн! Clavicula Salomonis! Наши люди трудились всю ночь, ни одному сарацину не удалось выжить. Мы очистили древний храм!
