голову, пристально глядя под его ноги, и вздрогнул, когда в темноте перед глазами выросла рука и не больно, но унизительно шлепнула его по скуле. Он дернулся головой, как от замаранной тряпки, брезгливо скривил губы, но тут же выровнялся и, тверже встав на обе ноги, сжал кулаки.
Когда они сцепились в драке, Коля думал только о том, чтобы выстоять и не дать своему противнику слишком оттеснить себя от порога и половичка с дырой под ним. Упершись ногами в пол, будто шел сквозь пургу в зимнюю ночь, он держал Киселя за плечи, стараясь головой протаранить его грудь, тот стянул в левом кулаке ворот его пальто, пытаясь приподнять, чтобы удобней было бить, правым он наносил удар за ударом, целясь в лицо, попадая в ребра, сердце, живот, нос. Колю душило собственное пальто, воротник впился в кожу под подбородком, и если бы Кисель не расслабил чуть хватку, то он вот-вот потерял бы сознание, невозможно было сделать вдох, уже темнело в глазах. Боковым зрением Коля успел заметить мелькнувшую у футляра с виолончелью буденовку, и в страхе, что сейчас достанется еще и Майке, которая, видно, пришла на помощь и не знала, как подступиться, сделал усилие и с рычанием оттолкнул от себя тяжелую тушу своего противника. Тот устал молотить Колю, завалился плечом на дверной косяк, но вышло неловко, попытался схватиться за выступающую его часть и покачнулся.
– Это я еще кастет не надел, – отдыхиваясь, сказал Кисель, нагнулся глянул себе на ноги. – У чертина, все бахилки мне истопал.
Коля понял, что это единственный шанс, изловчился и, вцепившись в его бушлат, потащил вниз. Враг от неожиданности потерял равновесие, и оба повалились на пол. Коля упал коленями перед порогом, а Кисель шлепнулся задом аккурат на половичок.
С минуту Коля, державшийся за истерзанное горло, и подоспевшая Майка смотрели на Киселя. Тот сидел на полу в какой-то странной, неестественной позе, коленями почти упирался себе в подбородок, будто дитя на горшке. Он попытался вывернуться, отталкиваясь от пола, но половичок, наполовину провалившийся под ним, стал скользить вниз, в подпол. Он уперся локтями и взвыл, вытягивая себя вверх.
– Попробуй за волосы, как Мюнхаузен, – посоветовала ему Майка.
Кисель с рыком раненого кабана подался на локтях вновь. И тут перегнившие доски пола не выдержали, и он провалился к перекрытиям. Теперь торчали только его ноги. Коля, замерев, с ужасом глядел на приподнятые – один вверх, другой в сторону – ботинки, которые выделывали кренделя в воздухе и на половичке, собранном вокруг дыры в полу волнистыми складками.
У Коли дико закружилась голова, и показалось, что все кругом отъезжает в сторону, он покачнулся. Перед глазами половичок уползал в дыру, унося с собой страшные ботинки, чем быстрее они семенили, тем скорее ускользали. Все было как в страшном сне.
Почти сразу же под отчаянное «а-ар-гг-га-рр!» раздался глухой удар снизу, словно где-то в подземелье обрушился кусок скалы, и голос оборвался. Коля почувствовал, как закатываются глаза и он заваливается набок. В висок прилетел крепкий удар.
Очнулся он от неприятной боли в щеках и шее. Над ним нависла Майка, отчаянно шлепая по лицу. Сам он полусидел на полу, головой и спиной откинувшись на стену.
– Ну слава тебе, мать небесная, – выдохнула девочка. На ней не было буденовки, прямые черные волосы разметались, проволокой торчали в разные стороны, челка стояла, как ирокез у индейцев. Она вывернула край своего пальто наизнанку и принялась вытирать нос Коли.
– Умер? Разбился? – прошепелявил он, чувствуя языком рваную рану на губе и внутри рта – кажется, прикусил щеку. Попытался чуть привстать и сесть поудобней, но сильно кольнуло в ребрах.
– Ах, – простонал Коля, отчаянно переживая, что не может понять, что и где болит, каков ущерб, останется ли он теперь после таких побоев жив, – сердце! Сердце рвется на куски…
Майка свела брови, принялась ощупывать под пальто его грудь.
– Кажется, одно ребро сломано, как-то неестественно кость вот тут выпирает, – она надавила, и Коля опять улетел в какую-то черную пустоту, однако, пробыв там всего секунду, ощутил, как его опять шлепают по скулам. Он схватился рукой за грудь и отчаянно всхлипнул.
– А ну не рыдать! – громким шепотом рявкнула Майка. – Я ошиблась! Это не кость, а пуговица от бантового кармана твоей юнгштурмовки.
– Но болит, будто сломано! – капризно скривился Коля.
Оба замерли, услышав откуда-то снизу стон, рев и внезапный топот.
– Наш циклоп очнулся. Стало быть, не умер, – прицокнула языком Майка. На лице ее разлилась довольная улыбка. – Ты настоящий герой, Колька! Стоял, как французы против немецких танков в июле 16-го[4]. Дай я тебе, солдат, нос утру – кровища хлещет.
И она вновь прошлась по лицу Коли изнанкой своего пальто, под которым были надеты штаны с манжетами под коленками, какие носили лет так десять назад, и шерстяная рубашка не по размеру, похоже, что отцовская. Она так интенсивно стирала кровь, что Коля почувствовал с десяток игл, впившихся в глаза, и едва успел отстраниться, чтобы все опять не поехало в сторону.
– Ну? Тебе лучше? Пойдем на него посмотрим, – лезла Майка в лицо, озабоченно оглядывая Колю.
– Не хочу, иди сама, я свое дело сделал, – отмахнулся он и попробовал удобней сесть у стены.
– Ладно, – хмыкнула Майка, совершенно не обидевшись, отошла к дверному проему, освещенному уличным фонарем, что стоял прямо против окна, – теперь он щедро поливал светом гостиную комнату с эркером. Девочка подползла к неровным краям дыры, легла на пол животом, растянувшись по всей длине в передней, и положила руки на порог, а подбородок на ладони. С интересом глянула вниз.
– Эй, – крикнула она Киселю. – Физкульт-привет!
И задорно ему помахала. Тот зарычал в ответ, слов Коля не расслышал, но, несомненно, что-то угрожающее.
– Ты не слишком зашибся, спортсмен?
– Ты кто такая? – услышал Коля злобный рев Киселя и вздрогнул. Голос его вдруг раздался уж больно близко. – Откедова взялась?
– Отойди от него, – простонал Коля и, обеспокоившись, что здоровяку ничего не стоит дотянуться рукой до отверстия, перевалился на колени и, превозмогая боль в ребрах, дополз до Майки. С облегчением он увидел, что в подвальном помещении потолок такой же высокий, как и на первом этаже. Кисель со взлохмаченными, отливающими медью волосами, в бушлате нараспашку и с широко разведенными ногами в широких клешах казался маленькой фигурой брошенного детьми деревянного матросика. Смотрел на них, запрокинув голову, на искаженное яростью лицо попадала полоска света.
Коля быстро окинул взглядом, сколько доставало, пространство вокруг пленника, радуясь, что там нет никакой
