Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
в Кадакес и тот жесткий, холодный, без всякого намека на любовь взгляд, с которым Питер посмотрел на него, когда он вышел из машины. Его слова «убирайся». Он внезапно осознал, что теперь не сможет встретиться с Пикассо и что Питер никогда к нему не вернется. В его мире больше не будет ни Пикассо, ни Питера. И ему не хотелось жить в этом мире.
Он не покончил с собой. Ему представилась возможность отдать дань памяти Пикассо. Мастер, бывший наставником испанского художника в искусстве гравюры, Альдо Кроммелинк, познакомил его с новой, только что разработанной им техникой, позволяющей выполнять гравюры в цвете так же быстро и непринужденно, как и черно-белые. Передавая английскому художнику метод, который он не успел показать Пикассо, Кроммелинк превратил его в наследника Пикассо по части гравюры. Впервые за два года Дэвиду удалось перестать думать о Питере. Удовольствие, которое он получал, осваивая эту новую технику, долгие дни, проведенные в совместной работе бок о бок с мастером гравюры, погасили накопившуюся в нем негативную энергию.
Летом Генри вновь присоединился к нему, и они вместе провели месяц в Италии, на вилле, снятой Дэвидом в Лукке. Предполагалось, что они будут работать над книгой о жизни и творчестве Дэвида; эта идея пришла в голову Генри. Дэвид рисовал друга в то время, когда они болтали о всякой всячине, пили восхитительное вино, слушали оперные записи и курили огромные сигары, расположившись у бассейна. Книга совсем не продвигалась, но Дэвид больше не чувствовал себя одиноко, и кровь снова забурлила у него в жилах. Он даже вновь нашел в себе силы, чтобы устроить розыгрыш: как-то раз, сидя с альбомом для набросков, он увидел, что Генри в нескольких метрах от него принимает красивую позу. За другом водился этот маленький грешок: он любил, чтобы с него писали портреты. Более получаса Дэвид то пристально вглядывался в него, то склонялся над альбомом, рисуя с сосредоточенным видом, пока тот едва осмеливался шелохнуться, чтобы не помешать сеансу. «Я могу посмотреть?» – наконец спросил он, и, когда Дэвид помахал у него перед носом изображением Микки-Мауса, над которым трудился все полчаса, на лице Генри появилась такая комичная смесь изумления пополам с гневом, что он радостно расхохотался.
Может быть, жизнь по большому счету была возможна и без любимого человека? Возможно, он больше никогда не испытает той страсти, какую чувствовал к Питеру, и у него не будет таких совершенных отношений, но с ним оставались совершенство дружбы, красота кипарисов на холмах и радость, которую приносила ему работа. А если он забудет Питера, научится жить без него, не случится ли так, что тот вернется? Никого нельзя привлечь грустью и тоской. А вот радостью, силой, счастьем – да. Каждый день Дэвид по часу плавал в бассейне, загорал, качал бицепсы и ухаживал за своим телом. Он знал, что Питер нуждается в нем. До него дошел слух о его денежных затруднениях, и он не мог заставить себя не думать о нем, читая ужасный конец «Мадам Бовари».
На следующий день после возвращения в Лондон он через одного их общего друга дал знать Питеру, что будет счастлив снова встретиться с ним и помочь ему. В ответ ему сообщили, что Питер не нуждается в нем и не имеет желания его видеть.
Он был один в огромной безмолвной квартире на Поуис Террас, на него навалилась депрессия. Он понял, что все лето обманывал сам себя. В то время как он считал, что к нему возвращаются силы и он наконец отрывается от Питера, он только и делал, что ждал его. Ему даже удалось убедить себя, что Питер изменится за лето и сам прибежит к нему!
Они любили друг друга пять лет, а жили врозь вот уже два года. Ему было теперь тридцать шесть лет, а Питеру – двадцать пять. Как мог он – всегда такой веселый, полный энергии, будто созданный для счастья, – потерять себя, позволить разрушить себя этой навязчивой идее, охватившей его, как спрут щупальцами? Ведь ему было хорошо с Генри в Лукке. Почему же в Лондоне у него снова пропали все желания, кроме одного – умереть? Эта любовь стала его зависимостью. Как вырвать Питера из сердца, чтобы вновь стать самим собой? В который раз уехать из Лондона? Отправиться к Генри, в Нью-Йорк? Да, уехать, но в такое место, где он не сможет даже случайно столкнуться с Питером, где у них не будет общих знакомых; подальше от друзей, которых за два года он уже вывел из терпения, так что они больше не могли слышать от него имя Питер.
Он выбрал Париж, где Тони Ричардсон предоставил в его распоряжение свою квартиру в шестом округе.
Из дома, находившегося по улочке между бульваром Сен-Жермен и Сеной, в двух шагах от знаменитого кафе «Прокоп», в любое место можно было добраться пешком: в Лувр, куда он отправлялся побродить после обеда; в кинотеатры, где показывали авторское кино; к Сене, вода которой была зеленее воды в Темзе; в «Кафе де Флор», где он пил свой утренний кофе и ел тартинку с маслом, поглощенный чтением газеты; в ресторан «Ла Куполь», где встречался с друзьями по вечерам. Его мастерская была островком тишины посреди оживленного квартала, полного студентов, художников и интеллектуалов. К нему часто наведывалась Селия, и он писал ее портреты. Он завел себе новых друзей, среди которых были один французский дизайнер со своим партнером и пара американских художников, обитавших уже двадцать лет в маленькой квартирке с двумя смежными комнатами, где они и жили, и работали. Мысль о том, что муж не мог выйти из дома незаметно от своей жены, забавляла Дэвида, и у него появилось желание написать портрет этой пары у них в квартире. Ему все еще случалось плакать, вспоминая о Питере, но он стал вновь получать удовольствие, когда бродил по улицам, наблюдая за происходящим вокруг, вместо того чтобы копаться в себе. Он познакомился с французским студентом, учеником Парижской художественной школы Ивом-Мари, ставшим его любовником, и сблизился с одним молодым калифорнийцем – Грегори, которого встречал когда-то в Лос-Анджелесе у Ника и который жил неподалеку от него, на улице Дю Драгон.
Проведя в Париже шесть месяцев и начав чувствовать себя лучше, он поехал в Лондон, чтобы увидеть фильм того самого режиссера, что одолжил ему два года назад мощные лампы дневного света. Фильм назывался «Большой всплеск», как и самая известная его картина. Сюжетная нить была как нельзя более размыта. Камера показывала людей, бывших частью его жизни: вот его помощник Мо вспоминает, как он боялся, что Дэвид уедет жить в Нью-Йорк; вот его друг Патрик стоит в своей мастерской точно в том же положении, что и на портрете, написанном
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
