Книга Псевдоним «Эльза» - Виктория Борисовна Дьякова

class="p1">– Господин маршал, из Майнилы поступают противоречивые сведения, но можно составить некоторую картину, – доклад генерала Ненонена, когда он позвонил после обеда, прозвучал как давно ожидаемая информация. – По данным наших пограничников, в 14.40 южнее расположенного дозора были слышны пять разрывов снарядов, выпущенных, по нашим предположениям, из небольшого орудия или миномета. Место, куда падали снаряды, было хорошо видно. Перед началом стрельбы на месте находились примерно десять человек пеших и всадник. Все двинулись в направлении моста Яппинен, затем всадник повернул в сторону заставы, остальные же продолжали движение в сторону моста. Примерно через десять минут после того, как солдаты покинули первоначальное местонахождение, началась стрельба.

– Есть ли убитые на месте взрывов? – спросил Маннергейм напряженно.

– Никаких признаков того, что на том месте был кто-то убит или ранен, нет, – уверенно ответил генерал Ненонен. – Скрыть вынос тел и эвакуацию раненых очень трудно, с нашей стороны мы бы видели это. Однако дозорные отмечали, что примерно через семь минут после окончания стрельбы на том месте появились несколько военных, которые рассматривали воронки, но быстро ушли. Нет, скорее всего, никто убит или ранен не был.

– Из какого оружия производились выстрелы?

– Судя по звуку, из миномета, господин маршал, с расстояния где-то полтора-два километра от границы, частота разрывов примерно через двадцать секунд. Вероятнее всего, выстрелы были проведены с русской стороны с направления 18–00 или 19–00. С этого направления также слышались и одиночные винтовочные выстрелы. То, что стреляли из миномета, свидетельствует сам интервал стрельбы, – продолжал Ненонен. – Если бы они стреляли из пушки, то, учитывая скорость снаряда и дистанцию в 1500–2000 метров, частота составила бы 4–5 секунд. К тому же масса снаряда у орудия составляет где-то 6,2 килограмма, поэтому не только звук выстрела, но и звук разрыва был бы более сильным. Минометные мины в два раза легче, потому и эффект слабее. Кроме того, при стрельбе из пушки было бы заметно пламя от выстрела и снежная пыль, но пограничники этого не наблюдали.

– Сколько всего выстрелов было сделано?

– Семь, господин маршал. Все они были произведены по опушке у приграничного леса, находящейся примерно в восьмистах метрах от границы. Красноармейцы, проводившие учения на этом месте и действовавшие как прикрытие для подготовки операции, покинули опушку за десять минут до обстрела.

– Позицию, с которой были произведены выстрелы, удалось установить?

– Так точно. После произведения расчётов мы пришли к заключению, что, скорее всего, миномет находился прямо на шоссе Ленинград – Виипури, где-то на 49-м километре, либо на опушке леса юго-восточнее Майнилы. В этой точке позиция миномета не могла наблюдаться нашими пограничниками, поскольку она находилась на обратном скате возвышенности, на которой расположена Майнила. Однако с опушки леса хорошо просматривается направление предполагаемой стрельбы и место падения и разрывов мин. Скорее всего, стреляли с грузовика, так как после выстрелов быстро покинули позицию. Относительно продолжительный интервал между отдельными выстрелами свидетельствует о том, что производилась тщательная корректировка стрельбы, с тем, чтобы исключить попадание мин на финскую территорию или на само селение Майнила. Семь осколочных мин – это стандартный боезапас к миномету, – добавил генерал Ненонен, – не считая дымовых. Всё расстреляли и уехали. Вы считаете, это начало, господин маршал? – спросил он, помедлив.

– Считаю, что да, – ответил Маннергейм веско. – Немедленно приведите все войска в боевую готовность. Но пока не предпринимать никаких действий. Будем ждать, что предпримут они. Если они сделают заявление и обвинят нас в провокации, предложите им совместное расследование, необходимо потянуть время. Уверен, что они откажутся.

* * *

«Наглая провокация финской военщины была совершена 26 ноября. В 15.45 наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнилы, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Всего финнами было произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранены семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Советское правительство обратилось с нотой протеста, в которой, в частности, отмечается: «… по сообщению Генерального штаба Красной армии, сегодня 26 ноября в 15.45 наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Ввиду этого Советское правительство, заявляя решительный протест, предлагает Финляндскому правительству незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке – на 20–25 км, чтобы предотвратить возможность подобных провокаций…»

– А для чего погибших-то налепили? – Екатерина Белозёрская с раздражением бросила газету на стол.

– А, Николай Петрович? – спросила она Симакова, стоявшего перед столом с папкой. – Ты знал? Об этом никакого разговора не было. Планировали обстрел, и – всё. Откуда погибшие взялись? Чья самодеятельность?

– Это Андрей Александрович приказал включить, – ответил Симаков, пожав плечами. – Говорит, сам решил, – он кивнул на портрет Сталина на стене. – Для убедительности.

– Для убедительности?! – Белозёрская зло рассмеялась. – Всё дело завалили. Для чего мы место выбирали, чтобы оно с финской стороны просматривалось? Чтобы они увидели, что у нас ни одного убитого или раненого не было? Это же очень легко заметить. Стрельба? А кто стрелял? Может, кто-то и стрелял, вот вам воронка, вот осколки, вот доказательства, с вашей стороны? С вашей. Мы ни при чём. А тут чуть не двадцать человек погибших. Их как эвакуировали? Куда они делись? Это же полный провал всего дела. Теперь списки надо составлять, кто погиб, как фамилии, где похоронены. Для чего нам вся эта канитель? А Жданов мне с утра: вы посмотрите, Екатерина Алексеевна, какой подъем, какое возмущение трудящихся. «Дать отпор зарвавшимся налётчикам!», «Ответить тройным ударом!», «Уничтожить гнусную банду!». А всё, оказывается, белыми нитками шито. И если финны сейчас сухонькими выйдут из воды, я не удивлюсь. Они ещё расследование затеют и докажут, что никто там не погиб, да ещё додумаются нас обвинить, что мы сами по своим же и стреляли. А мы всему миру на посмешище.

– Но так сам же приказал, – Симаков повторил растерянно. – Кто же возразит? Андрей Александрович не посмел.

– Пусть теперь и расхлебывает, – смяв газету, Белозёрская швырнула её в угол. – Когда сам его спросит, а что это немцы и англичане нам не верят, будто это финны на нас напали, пусть-ка он ему напомнит, что, мол, вы же, Иосиф Виссарионович, приказали, а мы сделали, как попугаи, не думавши. А объяснить, что к чему, какие последствия могут быть, язык к заднице приклеился от страха. Он же не слепой и не глухой. Ты возрази, аргументируй. А зачем? Вдруг нарвешься? Пулю-то в затылок, как я, получать не хочется. Здоровьице-то дороже. Ну, дурак. Но хоть и дурак, да наш дурак, свой, пролетарский дурак. Ну, пожурят, даже поругают, пусть, а потом забудут. И голова на месте, а