как живут эти существа, без мудрости, науки, труда и какой-то осознанной цели. Даже без семейных уз: птенец, вылупившись из яйца, примет за мать любую скотину, которую увидит первой, и никогда не задастся вопросом, где же настоящая. Они просто живут одним моментом: просыпаются, едят, спят, исследуют среду обитания. И когда засыпают, им в голову не придет, что день прошел зря. Когда я думаю об этом, мне кажется странным, что человек прошел столь трудный путь ради того, чтобы повесить на себя еще больше тягот.
— А тебе бы хотелось жить так же благополучно, как человек, и при этом беззаботно, как цыплята и утята? Не забудь, что жизнь у них коротка и завершается у вас на столе. Выбирать свой путь и его конец — это не обуза, Дана, это привилегия, а прошедших зря дней не бывает.
— Почему же мы порой так глупо распоряжаемся этим даром? — промолвила Дана, смутно почувствовав в словах северянина какую-то странность. Да еще некстати вспомнились зарезанные куры у Мелании, сразу омрачившие приятные думы о птенцах.
— Дана, не будь ты колдуньей, я бы посоветовал тебе меньше думать о мироздании, и больше — о солнце, цветах, вкусной пище, горячем чае. Может быть, немного обо мне, — лукаво улыбнулся Рикхард. — Но у тебя иной путь, и я над этим не властен, равно как и люди. Помни об этом и никому не давай за себя решать.
Глава 7
Дана следовала за Рикхардом, держась за его теплую руку, и невольно улыбалась, хотя совсем недавно ее одолевали мрачные мысли. У этого парня был удивительный дар гасить душевную боль, и теперь она понимала, почему его услуги так высоко ценились в непростых буднях колдунов.
— Надо же, Рикко, как странно, — промолвила она. — Я совсем недавно тебя знаю, но по-моему, никто еще не слышал меня так хорошо, как ты…
— У меня вообще чуткий слух, — заметил Рикхард. Но теперь его лицо стало более сосредоточенным и хмурым. Он настороженно смотрел вдаль, где терялась дорожка и зловеще шелестели листья, затем чуть сжал руку Даны и повел ее вперед.
— Куда мы идем, Рикко? — встревожилась девушка.
— Взгляни сюда, — произнес Рикхард вместо ответа и вывел ее на большую поляну, укрывшуюся за поворотом. Только теперь Дана увидела признаки того, что в этом парке вообще бывали люди. На поляне высилась вереница скульптур в человеческий рост, кажущихся вырубленными из какого-то грубого минерала. Одна изображала ползающего младенца, другая — юную обнаженную девушку с распущенными волосами, третья — рослого зрелого мужчину, четвертая — старуху, отчаянно воздевшую костлявые руки к небу. Были и другие, порой фигуры соединялись между собой в самых причудливых и диких сочетаниях, от плотской страсти до божественного экстаза или зверского убийства.
У Даны перехватило дух от этого скопища, казалось, будто силуэты вот-вот посмотрят в ее сторону и бросятся на ту, которая нарушила их покой. Они страшили ее куда больше, нежели хозяева леса в купальскую ночь, именно потому, что были неживыми и при этом в них сквозило отчаяние и злость. Расписные фигурки, выходящие из-под ее кисти, совсем не походили на каменных призраков, словно вышедших прямиком из Нави. И от суеверного ужаса она сильнее сжала руку Рикхарда.
— Подойдем ближе, Дана, — твердо произнес парень, и молодая колдунья невольно подчинилась. Ей хотелось убежать, но ноги резко ослабели, да и не хотелось оставаться одной, а Рикхард почему-то упорно вел их вперед. Наконец они миновали последние фигуры, которые уже ползли по земле, безвольно лежали или проваливались в зыбкую почву, как в болото.
За ними Дана увидела небольшой холм, обросший мхом, в который была врезана еще одна скульптура в виде огромной головы. Черты лица исказились из-за частично осыпавшегося минерала, но это лишь подчеркивало ярость, алчность, похоть в глазах и сжатых узких губах чудовища. Они были испачканы чем-то похожим на бурую ржавчину.
— Что это за место, Рикко? — прошептала Дана. — Святилище? Или здесь приносили человеческие жертвы? Но кто решился его увековечить?
— Их приносят и по сей день, Дана, нам с тобой еще предстоит это увидеть, — тихо ответил Рикхард, отводя ее в сторону. — Но сейчас их лучше не беспокоить лишний раз.
— Да что с ними произошло?!
— Я пока и сам не знаю до конца, я же не прорицатель. Мне только ясно, что лес поражен черным мороком, и это притягивает тьму в людские дома вместе с длинными ночами. А уж что из чего проистекло — мы с тобой узнаем вместе. Если, конечно, ты все еще готова.
— Ты же говорил, что хорошо знаешь парк! Значит, должен был видеть эти фигуры раньше и знать их историю. Не могли же их изваять совсем недавно!
— Дана, все немного не так, как тебе сейчас видится. Эти фигуры не из камня, они сотканы из людских страхов и боли, а я лишь смог обострить твое видение и поэтому они тебе открылись. Ты все поймешь, когда мы придем на городское гуляние.
— Но я не могу, Рикко, мне страшно…
— Как же не можешь? Не думай, что подобные видения открываются кому угодно! Прими, что твой дар простирается куда шире вашей артели, и сумей этим достойно распорядиться! Или ты предпочтешь вернуться в насиженное место, соврать что-нибудь Мелании, уйти из артели и жить тихо-мирно с деревенским мужичком?
Дана покачала головой. Слезы выступили на глазах, и как она ни старалась сдержаться, потекли по щекам, едкие словно страх, поселившийся внутри.
— Посмотри на меня, Дана, — решительно произнес Рикхард, — и ответь на вопрос, а не прячься за слезами.
— Нет, я не хочу так… — вздохнула девушка.
— Я понимаю, что тебя сызмальства учили, будто бабье колдовство — это только привороты-отвороты, любовные гадания и знахарство, а в большие дела вам нечего лезть. Но разве тебе самой такое не претит?
— А почему я должна тебе верить? — спросила Дана, вытерев слезы и пристально взглянув на северянина. — Я ведь до сих пор тебя толком и не знаю, мало ли что за небылицы ты мог мне рассказать! А на самом деле просто завез меня сюда на погибель, как жертвенную скотину! Разве не может так быть?
— Тогда возьми меня за руку и прислушайся. Аура сама подскажет, кто тебе друг, а кто враг, — заверил Рикхард и протянул ей ладонь.
Дана уже не первый раз касалась его кожи, но в этот раз почуяла нечто особенное. Вроде обычная мужская рука, с грубоватой кожей и крепкими пальцами, но от ее тепла по телу Даны
