происходило автоматически.
Костечков тяжело плюхнулся на скамейку остановки. Только теперь он понял, что всё это время шёл уже по-весеннему сильный дождь, хотя ещё утром природа неистовствовала мокрым снегом. Алексей откинул мокрые пряди, прилипшие, несмотря на ободок, к щекам, и закурил. Снова ощутил холод металла на груди, сунул руку под одежду, резким движением сорвал амулет и в раздражении выбросил его прочь. Затем он сгорбился, наклонив голову к коленям, вглядываясь в лужу под ногами. Так он сидел в окружении завесы дождя, не говоря ни слова.
Подошёл дребезжащий красно-белый трамвай. Костечков полусознательно поднялся по ступеням, сунул сторублёвую банкноту кондуктору и сел на коричневое сиденье советского кожзама. Кондуктор говорила Костечкову, чтоб тот взял сдачу, но видя его отрешённость, в какой-то момент сдалась, положила деньги на свободное место рядом с ним и вернулась к своим делам.
Костечков тупо смотрел в окно, где двигались, словно в старом, выцветшем диафильме кадры унылого спального района, приносившие Алексея всё ближе к его не менее унылой обители. Мягко проплывавшие в дождливом мареве огни как будто проигрывали внутри его сознания мягкую приглушённую музыку, которую до этого он никогда не слышал. По улице стремительно двигались редкие в такой поздний час прохожие, убегавшие от дождя, и почему-то Костечкова совсем не удивило, что среди них была и она. Сейчас она выглядела абсолютно заурядно, на бегу неловко попала ногой в лужу, мокрые волосы прилипли к лицу, прямо как у Алексея. Никакой иронии в этой встрече не было. Теперь Костечков знал, что вся ирония была только в нём самом.
Варвар точит свою секиру
Её лезвие сверкает на солнце
Алексей отвернулся от окна, развалился на кресле, вытянув поудобнее ноги и прикрыл глаза, приготовившись проделать остаток пути в состоянии полного покоя.
Ведь прошло то время, когда он был орудием варвара
Когда он был секирой варвара
Когда он сам был варваром
Когда он сам был варваром.
