поставил.
— Как комиссия? — спросил он, чтобы как-то вырулить ситуацию. Он знал ответ и почему-то подумал, что и она чувствует эту фальшь. Но ему повезло. На лицо хирурга вернулась улыбка, а на щеки — румянец.
— Полная реабилитация. Первая операция через час. Я рада. Очень рада.
— Наверное, было бы глупо попытаться пригласить вас на ужин снова?
Ее улыбка стала лукавой.
— Почему глупо? Что-то изменилось?
Ли хотел бы приблизиться, чтобы почувствовать ее аромат, но вспомнил реакцию на прошлую попытку, и решил не рисковать. Он сложил руки на груди и в свою очередь улыбнулся, с трудом прогоняя из мыслей морок дела стрелка.
— Мне кажется, да.
Брови Офелии взлетели вверх.
— Не знаю, о чем вы, Андреас. Я по-прежнему благодарна вам за поддержку и рада вас видеть. То, что ваш приятель мне навредил, не бросает тень на вас.
— Насколько я знаю, господин Эверетт загладил свою вину.
Лоусон посмотрела на него долгим внимательным взглядом. И в глубине ее глаз проснулась искра понимания. Она снова улыбнулась. И в этот раз улыбка ему не понравилась. Так улыбается женщина, которая не просто знает себе цену, но и видит, что в ее сети попалась новая жертва. Он глупец. Нельзя разговаривать так беспечно с Незнакомками. Особенно, давать слабину. Но шаг сделан, назад дороги нет. Играть по-новому или исчезнуть из ее жизни. Его взгляд остановился на ее губах. Побороться? У страсти к Незнакомкам есть обратная сторона. Отношения с ними всегда развиваются в соответствии с тактикой «выжженной земли»[1].
— Если он так думает, при случае, передайте ему, что он неправ.
— Может, кофе?
Офелия посмотрела на часы. Рассмеялась.
— До операции час, мы не успеем выйти куда-то за пределы больницы, но я с удовольствием покажу вам наш кафетерий.
Ли улыбнулся.
— Хорошо. Я буду рад его увидеть.
***
К старому дому, в котором еще недавно жила целая семья, а сейчас остался один отчим, Ли подъехал полутора часами позже. Офелия действительно отвела его в кафетерий и посидела рядом целых тридцать минут. Он то и дело выпадал из разговора, теряясь под пристальным взглядом ее пронзительно-зеленых глаз и переключаясь на дело. Он не понимал, почему она стала ему особенно интересна именно сейчас, и дал себе слово выбить всю дурь в Ночном квартале в ближайшие выходные. Прошлые как-то не задались. В субботу Рамон устроил скандал в клинике, а потом Ли взял на себя ответственность за произошедшее и попытался успокоить Офелию. Что было в воскресенье, он не помнил. А в понедельник день начался со стрелка. Весь вторник капитан был занят, и не мог лишний раз выйти из управления, а сегодня назначили пресс-конференцию, он поехал в больницу и снова попал под магическое воздействие этой женщины.
Андреас понимал, что залипает. Его мышление начинает сбоить, когда образ Офелии показывался на периферии. Она вырывала его из рабочего процесса, лишала сил и одновременно вдохновляла. Это не было влюбленностью. Желание? Может быть. Влечение? Определенно. Но в целом свои чувства к ней он расценивал как нечто темное и недоброе. До того момента, когда они просидели в кафетерии целых полчаса, разговаривая ни о чем, он видел в ней лишь врача и ослепительно красивую женщину. А сейчас увидел кого-то еще. И это вызвало шок и такое сопротивление, что Ли даже обрадовался необходимости ехать к Уилсонам.
Конечно, он мог отправить кого-то из команды, но четверка и без того перегружена текущей работой, допросами и протоколированием происходящего. Их задача — составить утро стрелка поминутно. Сопоставить свидетельства. Найти белые пятна. Обычно именно в них кроются зацепки. А капитан решил попробовать проработать тему мотивов. Но не сдвинулся с понедельника ни на йоту. Его психика отказывалась принимать тот факт, что пятнадцатилетний подросток принял решение уничтожить целый класс, выпустить в них несколько десятков патронов. Превратить их тела в кашу. Причем, он поверил бы в такое, если бы парнишка был Незнакомцем или темным эльфов. Куда ни шло. Но он был человеком. Обычным, мать его, человеком.
Из больницы он позвонил в управление Хиксу и позвал его с собой. Харри отреагировал громкой продолжительной бранью, начал объяснять, что его люди уже обыскали дом, и нет смысла тратить на него время, но Ли был непреклонен, и криминалист сдался. Торопиться было некуда. Капитан ехал по просторным улицам без спешки, думал о своем и нервно стучал тонкими, как у большинства эльфов, пальцами по рулю.
Он вел это дело по тем же принципам, что любое убийство. Собрать показания свидетелей, вскрыть мотивы, описать все это в отчете и закрыть дело. Убийца найден. Поискать сообщника? Ничего не указывало на его наличие. Поискать того, кто руководил процессом? Нет доказательств его существования. В целом можно допросить отчима, закончить допросы школьников, и на этом поставить точку. И так, наверное, поступил бы любой. Ну может еще дождаться заключения Хоула, с которым Ли так и не поговорил. Он не жаловал психиатров и не стремился к переговорам с молодым доктором. Оттягивал. После поспешного диагноза и вовсе не хотел иметь с психиатром дела, но работа есть работа.
Пообещав, что обязательно вызовет Хоула до конца недели, Ли закрыл эту тему внутри себя и вздохнул спокойнее. Мысли вернулись к Офелии, и в груди растекся яд. Видимо, это и есть то самое влияние Незнакомцев, о котором ты столько слышал. Ты не испытываешь любовь или страсть. Но твое сердце зацепили крючком, и тянут из тела, разрывая жилы и вены. Это больно. И как-то мерзко.
В груди закололо, и капитан сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться. Задержал дыхание. Выдох. Он почти добрался до небогатого спального района, где жил Томми-стрелок, и должен был сосредоточиться на том, зачем вообще решил повторно осмотреть его комнату. Потому что не видел ее сам? Что это ему даст?
Он сможет считать энергетику парня. Посмотреть на то, как он жил. Чем он дышал. Влезть в его шкуру. Да. Наверное, именно это и не давало ему покоя. Именно поэтому он не хотел разговаривать с Хоулом. Он хотел почувствовать парня, а не сделать вывод в соответствии с мнением человека-психиатра.
Капитан припарковал автомобиль около старого дома, оббитого дешевой доской. Доска частично прогнила и потемнела, но простоит еще лет десять. А если покрасить и обработать, то и все двадцать. Входная группа изящная, но лишенная лоска. Крыльцо, резные колонны толщиной с кулак. Три потертых ступеньки до белой двери. На ней
