ее все-таки хотя бы санитаркой?
— Берите, только не в московский, а в саратовский филиал «Скорой помощи».
Но саратовский филиал не устроил Ворожейкину, и еще через неделю нам позвонили с Казанского вокзала.
— Вы знаете Веру Ворожейкину?
— Знаю. Кем берете?
— Стрелочницей. Она говорит, что железная дорога — мечта всей…
— Знаю и про мечту…
— Значит, рекомендуете?
— Да, только не на Московский узел, а на Саратовский.
Еще через неделю позвонили из какого-то орса, потом из пуговичной артели.
В общем, в ходатаях не было недостатка. И так как ответить всем по телефону не было никакой возможности, то мы решили сделать это при посредстве печатного слова.
Знаем, и к вам придет глазунья с тремя кляксами. Знаем, и у вас есть сердце, которое скажет: жалко, мечта… высшее образование.
Жалейте, не возражаем, только на работу устраивайте не в Москве, а в Саратове. И не потому, что «это деревня, глушь», а потому, что Саратов — тоже прекрасный советский город.
1949 г.
Укрощение строптивых
Новогодний костюмированный бал был в самом разгаре. Самодеятельный оркестр из трех музыкантов, усевшись для солидности в четыре ряда, томным аккордом закончил очередной вальс. Калькулятор планового отдела Удовиченко, добросовестно изображавший на вечере роль великосветского распорядителя танцев, быстро вбежал на сцену и, оглядев зал, сказал с французским прононсом:
— Полька! Кавалеры, а-друа, дамы, а-гош. Маэстро, — кивнул он в сторону оркестра, — прошу!
И когда зал закружился под звуки баяна, трубы и мандолины, Вася Удовиченко обратил внимание на предосудительное поведение Григория Хмары, одетого в костюм Тараса Бульбы. Григорий стоял в малоосвещенном углу зала и о чем-то интимно беседовал с Джульеттой.
— Пардон, камрады! — крикнул Вася, подбегая к воркующей паре. — Вы искажаете классическое наследство. Джульетта должна флиртовать не с Тарасом, а с Ромео.
Но ни «дочь» Вильяма Шекспира, ни «сын» Николая Васильевича Гоголя не обратили внимания на эту фразу. Распорядитель танцев для ясности перешел с французского на украинский.
— Гриць! — сказал он Бульбе. — Ты чув, шо я казав?
— Чув, та не разумив, — ответил Бульба. И для того, чтобы окончательно внести ясность в этот вопрос, он обратился к Джульетте: — Может, вы хотите, Настенька, пройтись с этим самым Ромео?
— Та хай ему будет лихо! И шо вин за хлопец? Ни сказать, ни танцевать.
— Как знаете, камрады, — пролепетал растерявшийся распорядитель и ускакал к оркестру.
Короче, все на этом вечере шло нормально. Время подходило к двенадцати. Комсорг Проценко готовился уже подняться на сцену, чтобы поздравить молодежь с Новым годом, как вдруг по клубу зловеще пронеслось:
— Чикушка!
Это слово прозвучало, как выстрел на симфоническом концерте. Музыканты прекратили игру, не закончив вальса, и баянист стал предусмотрительно укладывать свой инструмент в ящик. Испуганная Джульетта с надеждой оглянулась на Тараса, но того и след простыл. Он исчез, даже не простившись.
А Чикушка уже действовал. Сначала он влез на хоры и мило обсыпал головы литературных героев квашеной капустой. Затем пустил живого мышонка в муфту Анны Карениной и устроил короткое замыкание, сунув гвоздь в электрический штепсель.
Часы били двенадцать. Но комсорг не поднялся на сцену с поздравлением, и членам комитета пришлось впотьмах выбираться из клуба.
— Надо идти за помощью.
Начальник милиции встретил комсорга как старого, доброго знакомого.
— Небось, опять на Чикушку жаловаться пришел?
— Опять! Вечер сорвал. Капустой кидался. Пробки электрические пережег.
— Ножом никого не ударил?
— Нет!
— Плохо, — мрачно заметил начальник милиции. — Не могу я его за капусту под суд отдать.
— Житья от него нет, — чуть не плача, сказал комсорг. — Девушки в общежитие ходить боятся. Он из-за угла водой их окатывает на морозе.
— Строптивый паренек. Ты его вовлеки в какой-нибудь кружок, — посоветовал начальник, — у него кровь и свернется.
— Куда вовлечь?
— Да хотя бы в духовой оркестр. Пусть человек музыкой занимается.
— Уже вовлекали, — сокрушенно сказал комсорг. — Он у нас барабан пропил.
— Поймали с поличным?
— Нет.
— Тогда могу только сочувствовать. Вот когда поймаете его за руку, приходи — помогу.
Нам неизвестно, знал ли Чикушка про переговоры, которые велись между начальником милиции и комсоргом деревообделочного комбината, только чувствовал себя он совершенно спокойно. И хотя действовал Чикушка без ножа, однако весь поселок жил в страхе.
Правда, кровь в этом молодом человеке играла не все триста шестьдесят пять дней в году. Месяц, иногда полтора он вел себя вполне прилично. Вытирал нос собственным рукавом, а не беретом какой-нибудь тихой девушки. Но вот на него находило затмение, и молодежь с семи часов вечера пряталась по общежитиям, держа двери на трех засовах:
— Чикушка идет!
И вдруг Чикушка переродился. Стал тихим, скромным пареньком. Что же оказало такое целебное влияние на хулигана? Кружок кройки и шитья или шесть месяцев тюремного заключения? Ни то, ни другое. Решающее слово в этом деле сказал Миша Кротов — сцепщик близлежащей станции. Миша увлекся Настенькой, той самой девушкой, которая была покинута в трудную минуту Тарасом Бульбой. Причем увлекся так сильно, что трижды в неделю, то есть каждый свободный от дежурства вечер, не ленился отмеривать по три километра от железнодорожной станции до поселка, чтобы провести час-другой со своей любимой.
И вот в один из таких вечеров, когда Миша о чем-то тихо шептался с Настенькой, в коридоре общежития был поднят сигнал бедствия.
— Чикушка идет!
— Прячься! — испуганно сказала Настенька.
Миша Кротов в ответ только махнул рукой.
— Обойдется и так.
Не успел он закончить фразы, как в комнату ввалился Чикушка, окруженный тройкой восторженных мальчишек. Он по-хозяйски оглядел комнату и сказал:
— Грязно у вас в коридоре.
И, сдернув с чьей-то койки белую накидку, стал вытирать сапоги. Настенька взвизгнула и забилась в угол.
— Положи на место накидку! — неожиданно сказал Кротов.
Чикушка сплюнул сквозь зубы, даже не подняв головы. Тогда сцепщик взял Чикушку за ворот, приподнял, повернул в воздухе лицом к себе, сказал: «Сморчок!» — и легко перекинул через всю комнату к двери. Затем сцепщик поднял Чикушку еще раз, пронес его через коридор мимо затаивших дыхание девушек и спустил с лестницы.
— Ой, Мишенька, — сказала испуганно Настя, — теперь тебе будет лихо: ударит он тебя ножом из-за угла!
Но Чикушка не стал браться за нож. Он знал: за это судят. Чикушка побежал в милицию с жалобой на обидчика. Через час Миша Кротов был доставлен участковым в кабинет начальника.
— Это ваша работа? — спросил начальник, косясь на разбитый нос Чикушки.
— Извиняюсь. Трошки задел по потылице.
— А за что?
— За хулиганство.
— Зачем же драться? — укоризненно сказал начальник милиции. — Вы бы объяснили гражданину неэтичность его поступка, он исправился бы.
— Ха!.. — сказал удивленный сцепщик. — Он
