так, Хлодвиг?
– Мой господин, – даже в неровных отсветах костра было заметно, как Хлодвиг побледнел. – Мы все были обеспокоены, я…
– Кто это, все? – горячо возразил лорд. – Никому не было дела до того, что со мною станется! И только она проявила сострадание к моему одиночеству!
Тут мне, признаться, сделалось неловко. Я присутствовал при разговоре, который не должен был слышать ни при каких обстоятельствах. Это было очень непрофессионально! Частные проблемы клиентов меня заботили только в той мере, в которой они позволяли мне еще более качественно делать свою работу.
– Милейшие господа, – попробовал я было откланяться, но Хлодвиг снова стиснул мое плечо в своей лапе и жалобно взвыл.
– Наемник! Он околдован! Помоги ему узреть истину!
– Я не околдован, – спокойно сказал лорд. Глядя в его глаза, я бы не поручился за его правоту. – Я встретил ее три месяца тому назад, – продолжил он, не отводя взора. – Я возвращался с вечерней охоты, и уже смеркалось, когда я заметил тень, мелькавшую среди деревьев. Женскую тень. Ее фигура сверкала в лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь редеющие заслоны стволов и веток, в нескольких шагах от меня. Что-то дрогнуло в ту секунду в моей груди, что-то сковало мне душу, и я замер. Она замерла также… Я не видел ее лица в ниспадающих сумерках, но я был уверен, что она смотрит мне прямо в глаза. Я не решался нарушить тишину. «Кто это?» – подумалось мне. «Что она делает так далеко от людей?» Внезапно что-то спугнуло ее. Я не успел опомниться, а ее силуэт уже пропадал из виду, мелькая прочь от меня. Сам не осознавая, что делаю, я бросился следом. Видя, что мне, уставшему после охоты, ее не догнать, я окликнул ее. «Миледи», – прокричал я, «я не причину вам вреда, остановитесь! Не могу ли я вам чем-то помочь?». И –о, чудо! – она перестала бежать.
Я не знал, что ответить на эту исповедь, и продолжал вежливо слушать. Признаться, мне и самому было весьма любопытно.
– Осторожно, так осторожно, как будто передо мной была испуганная раненная лань, я приблизился к ней. Слова покинули меня, как будто это не я только что кричал ей вслед… Как будто я вмиг позабыл родное северное наречье… Как будто она украла мой голос. А потом она подняла глаза и, вслед за моим голосом, украла еще и мое сердце.
– Ведьма! – то ли восхищенно, то ли отчаявшись, прошипел Хлодвиг.
– Ведьма? – усмехнулся лорд. – Чаровница… Заклинательница. Сколько я прочел в ее взгляде! Сколько в нем было боли, уныния и одиночества, что горели в нем черным пламенем в ответ на мои собственные! Мы были неразлучны с того дня…
– Это дивная история, – заметил я весьма искренне.
– Она приходила ко мне ночами, – подхватил лорд, словно не замечая моей ремарки. – Когда все спали, она приходила ко мне в покои и слушала мои песни. Я столько мудрости узнал от нее, стольким песням она меня научила, столь много рассказала мне о мире!
– А потом? – невольно спросил я, понимая, что сей дивной истории не сулил счастливый конец.
– А потом она стала исчезать, – лорд повесил плечи и разом напомнил себя прежнего. Из него словно вышел воздух. – Я встретил ее поздно, увы! Слишком поздно.
– Что означает, «она стала исчезать»? – уточнил я осторожно.
– Ускользать… Сливаться с ночью…
Это объяснение совершенно ничего не прояснило.
– Она ведьма, неужели не ясно! – вскричал Хлодвиг.
– Да что же с ней сталось? – не выдержал я.
– Она… стала тенью! – прошептал лорд. – Мы слишком поздно с ней встретились, понимаешь? Ее побег уже было не обратить! Случись нам повстречаться неделей, месяцем ранее – кто же знает, чем бы все обернулось. Но, увы, я узнал ее слишком поздно.
– Я не понимаю, – сознался я.
– Она уходит… – только и молвил северный лорд.
Мы помолчали. Костер потрескивал все слабее, уступая всепоглощающей скверне настырного снега.
– Посмотри, – мягко сказал лорд, и достал из футляра лютню.
Я молча наблюдал за его приготовлениями. Он прикоснулся к струнам так, как мужчины касаются волос своей возлюбленной. Он плавно провел по ним своими пальцами, словно боясь разбудить, но в то же время понимая, что пробуждение было неминуемо.
А потом он заиграл.
Я никогда не слышал такой музыки. То, что играли в попадавшихся нам по пути тавернах ни в какое сравнение не шло с тем, что я услышал подле умиравшего костра. То была настоящая северная песня.
Как бы вам описать ее…
Она была одновременно сильной и… хрупкой.
Мне сложно сказать, откуда бралась ее хрупкость, тогда как играли ее сильные северные руки, а пел ее глубокий и сильный северный голос. Эта хрупкость как будто бралась ею извне. Она как будто знала что-то, эта песня, и, как бы ни храбрились ее ноты, всегда дышала грустью в пространстве между ними.
Это было настоящее волшебство.
Песня начиналась с нехитрого перебора и нескольких задумчивых куплетов. Однако аккомпанемент становился все замысловатее, а эмоция певца все более непостижимой. Что он хотел сказать на незнакомом мне языке? К кому обращался?
Как много горя было в этих непонятных словах, но каким… гордым казалось это самое горе, и как много в этих словах прозвучало нежности.
Песня продолжала расти, и со временем нежность окончательно захватила ее. Кроме нежности в ней ничего более не осталось.
Я был готов слушать ее до бесконечности, и мои глаза стали предательски наливаться влагой… Но резкий вдох Хлодвига вернул мои мысли к реальности.
Я уж было собирался наградить его взглядом, полным укоризны – так неохота мне было отвлекаться от музыки лорда, – но тут же позабыл о своих намерениях.
Хлодвиг все равно бы меня не заметил.
Он был зажат в когтях сверхъестественного ужаса. Его глаза норовили вылезти из орбит, трясущаяся рука нащупывала рукоять кинжала, на висках выступила испарина, которой, казалось бы, неоткуда было взяться в столь холодную погоду.
Я проследил за направлением его взгляда и увидел ее – невесту нашего лорда.
Она стояла в пяти шагах от нас, и ее свободные одежды мерно покачивались на ветру, как внезапно ставшая самостоятельной часть окружавшей нас ночи. Ее лицо скрывала темнота.
– Любимая, – шепотом вскрикнул лорд, и его голос странным образом вплелся в песню.
Он стал играть с удвоенной страстью, и она шагнула вперед. Ближе, еще ближе.
Отсветы костра должны были озарить ее черты, но я по-прежнему не мог ничего различить. Вскоре она стояла прямо напротив, но я не видел ничего, кроме далекого блеска глаз и нежного контура ее
