все оказалось напрасно. Деньги исчезли. Вместе с мисс Пиил.
Забыл сообщить вам, что накануне поездки у меня состоялся пренеприятный разговор с сэром Генри. Он со свойственной ему отеческой заботой принялся расспрашивать меня о моих денежных затруднениях. Я решительно все отрицал, о чем теперь сожалею. Но не потому, что обманул его. В своем взвинченном состоянии я не сообразил, что могу попросить у него деньги как бы для себя и передать их мисс Пиил. Это легло бы дополнительным пятном на мое имя, но Олуэн была бы спасена. Вместо этого я приложил немало усилий, чтобы убедить сэра Генри в моей честности, и, кажется, преуспел в этом. Тем более, сейчас не следовало вызывать у него подозрения.
Я поспешил к остальным и оказался в гостиной как раз перед вашим приходом. Мисс Пиил уже была там. Она выглядела как обычно, ни малейшего следа только что произошедшего не было на ее лице. К моему стыду сам я не обладал столь безупречной выдержкой, вы, наверное, заметили это. Все застолье я размышлял, как отвести беду от мисс Пиил. Мне ничего иного не оставалось, как принять всю вину на себя. И сделать это как можно убедительней. Я решил изобразить побег. Далеко уйти не надеялся, но это не имело значения. Сама попытка побега подтверждала мою вину.
Уже у гостевых ворот я встретил фермера Джайлса. Я немного знаком с ним: он взбалмошный, неуживчивый человек, но абсолютно честный. В том смысле, что ни при каких обстоятельствах не посягнет на чужое. Я передал ему все мои деньги, попросив после моей смерти передать их мисс Пиил. Он принял их с тем спокойным достоинством, какое встретишь не каждого нашего лорда. Затем, он спросил меня, хочу ли я побыстрее покинуть замок. Я ответил утвердительно. Он предложил пройти через служебные ворота, в обычное время закрытые для посторонних. Но нам не повезло: начальником стражи там оказался чересчур старательный новичок, который и приказал задержать нас. В сущности, он нарушил действующие правила и, боюсь, герцогиня сурово накажет его.
При этих словах я еще раз внимательно взглянул в лицо Мартина. Сомнений не было: он действительно не хотел зла офицеру, арестовавшему его. Я же думал, что не могу задать ему единственно важный вопрос: что, если мисс Пиил тоже не брала этих денег? Но сидевший предо мной человек, с кроткой уверенностью смотрел мне в глаза, и я не посмел омрачить его душу неразрешимым сомнением. По правде сказать, я вообще не знал, что теперь сказать ему. Отцы церкви нашей полагали самоубийство, вне зависимости какой причиной оно вызвано, непростительным смертным грехом. Однажды я попытался выяснить мнение самого Всевидящего, но Он раздраженно отмахнулся от меня:
– Они, пожалуй, правы. Подумай сам: что будет, если каждый из вас станет покидать жизнь по собственному капризу?
– А как же свобода выбора, дарованная Тобой каждому из нас? – не сумел вовремя угомониться я.
– У каждой свободы есть свои границы, – не уступил Он и я понял, что ничего иного не услышу более. Но изреченное Всевидящим все же не было ответом, на вопрос: Он как бы принял мнение слуг земных, но не высказал собственного. И оттого не ведал я, чем утешить душу, доверившуюся мне.
– И под конец я должен вам покаяться в наиболее страшном прегрешении моем, – неожиданно заговорил Мартин, – при все несовершенстве его Найт представляется мне лучше устроенным миром, чем Дом Веры Нашей. Здешние боги доступны: кара и награда настигают человека без промедления.
Я потеряно глядел на него и не нуждался в зеркале, чтобы увидеть, сколь ничтожен и жалок облик мой.
– Вы не подумайте, сэр Питер, – торопливо добавил Мартин, – будто отрекся я на чужбине от веры нашей. Только жители здешние счастливее нас: они ежечасно ощущают присутствие богов в жизни своей. Ночь не обещает им необъятной свободы воли и, даже напротив, четко указывает границы дозволенного. Но в этих границах они вольны устраиваться, как заблагорассудится.
– А еще здешние люди норовят каждое слово свое подтвердить пышной клятвой, призывая Ночь в свидетели, – не зная, что ответить ему, неосторожно возразил я. – И государыня их впереди подданных своих.
Краска мгновенно спала с лица его, он застыл неподвижен, словно неумолимая смерть пришла за ним. Лишь глаза, исполненные неподдельного ужаса, следили за мной.
– Герцогиня отдала жизнь свою в залог в знак того, что будет говорить вам только правду? – наконец выдавил Мартин. – Вы, верно, могущественный человек, избранный Всевидящим, если способны принудить ее к совершению такого деяния.
– Но ведь это всего лишь красивый ритуал, – ничего не понимая, пробормотал я.
– Ритуал?!! – он стремительно отпрянул от меня и теперь стоял, прислонившись к двери, тщетно пытаясь скрыть бившую его мелкую дрожь. – Малейшее слово лжи будет для нее смертным приговором.
Он заломил руки над головой и простонал:
– Если бы и наш Бог поступал точно так же…
Возгласить такое было явным кощунством, но я не успел возразить ему.
– Я не знаю, зачем вы здесь, сэр Питер, – вновь заговорил Мартин, но не смирение, а вызов звучали в голосе его, – и не смею судить о том. Но скажите мне, как решились вы вступить в Найт, НИЧЕГО не зная о нем?
Он резко распахнул дверь и крикнул невидимым мне стражам:
– Заберите меня, я уже все сказал.
И шагнул за порог, не прощаясь со мной.
Я не сразу последовал его примеру…
10
Возвращаться в свои комнаты мне не хотелось. И я повернул влево по коридору, ведущему к выходу в сад. Рослая тень отделилась от стены, и я услышал:
– Ее светлость велела сообщить вам, сэр Питер, что суд начнется ровно через час перед Храмом.
– Как вы нашли меня, Ланс? – натянуто улыбнулся я.
– О, это очень просто, – ответная улыбка была искренней, но горькой. – Вы и прежде, исповедовав кого-нибудь из нас перед боем, старались непременно уединиться, хотя бы и с риском для жизни. А для гостей замка есть единственное место – сад. Храм им недоступен, а в комнатах они все равно не чувствуют себя в одиночестве.
– Передайте ее светлости, что я буду на месте в назначенное время, – ответил я, не отвечая.
Ланс почтительно поклонился мне, но не сдвинулся с места.
– Зачем вы приехали сюда, сэр Питер? Ваш Бог опять требует доказательств собственного существования?
Он стоял предо мной трепещущий словно до предела натянутая струна, и я знал, Всевидящий слышит его кощунственные слова. Слышит и молчит. Как всегда. И опять я должен отвечать
