— Уэстон, — представился граф.
Струхнул я, ребята, и в пучину упал,
В зубастую пасть прямиком я попал…
— Не сочтите за труд рассказать Кармайклу, о чем здесь поют, хорошо? Особенно об этой балладе. Уверен, он поймет, что она имеет ключевое значение для нашего дела, — саркастически заметил Маркус.
Марлоу от души рассмеялся.
— Неужели вы и вправду думаете, что деятельность контрабандистов вдоль береговой линии Уэймута как-то связана с ограблениями в Лондоне?
— А вы? — парировал Маркус, осушая до дна кружку с элем. — Может быть, у вас есть более разумное объяснение? — спросил он, потирая ладонью раненое бедро.
— Я допускаю, что это возможно, но новости из Лондона неутешительные, — ответил Марлоу, поглаживая бороду.
— Так расскажите мне! — потребовал Маркус, сгорая от желания перейти, наконец, от вынужденного бездействия к настоящему делу.
— Еще одно ограбление в районе Мейфэр в Лондоне. И в Шеффилде, как сообщает наш информатор, — ответил Марлоу как бы между прочим, явно не собираясь переходить на серьезный тон.
Человек со шрамом вразвалку подошел к Маркусу и, обняв его за плечи, заставил встать.
Но жив и здоров я, на суше скучаю,
О море любимом уже не мечтаю…
— Красивый голос у этого парня, — сообщил Марлоу изрядно набравшийся человек со шрамом и отправился к своей компании.
Маркус сел, пока звучал куплет, у него было время подумать.
— Вам не кажется, что кража в Шеффилде вполне предсказуема?
— Это правда. Хотя воры взяли только то, о чем предупреждал наш информатор, а именно — изумруды графа Орлова.
Маркус впитывал информацию как губка, но внешне оставался совершенно спокойным.
— А что вы знаете об этих орловских изумрудах? — спросил Маркус в истинной манере «коринфян», то есть опираясь только на факты, которые ему предоставил Кармайкл, когда информировал его о контрабандистах.
Марлоу отхлебнул немного эля.
— Как мне сказали, всего существует восемь изумрудов, каждый размером с яйцо. Изначально эти изумруды были огранены и вставлены в ожерелье императрицы Екатерины почти пятьдесят лет назад. Ожерелье было украдено, изумруды извлекли и продали по отдельности. Большая часть оказалась здесь, в Англии.
— Орлов? Вряд ли имеется в виду Алексей Орлов? — поинтересовался Маркус.
Марлоу отвлекся, чтобы поаплодировать танцующему человеку со шрамом, затем снова заговорил:
— Речь идет не о том Орлове, который убил мужа Екатерины, а о его брате Григории, который, по слухам, был любовником императрицы. История свидетельствует, что Екатерина пришла в ярость, когда узнала о краже ожерелья. Кажется, эти изумруды были фамильной драгоценностью, которой владели несколько поколений Орловых, причем они обладали мистическими свойствами или что-то в этом роде. Обладают они этими свойствами или нет — не важно. Главное — они стоят целое состояние, и с тех пор каждый император, восходивший на трон, пытался их вернуть.
— А какое отношение к этим изумрудам имеет Наполеон? — настаивал Маркус.
— Император Александр обещал быть паинькой и ввести эмбарго на торговлю с Британией, если Наполеон отыщет и вернет ему изумруды, — ответил Марлоу. — А Бони это на руку — одной войной меньше, причем эту войну, по мнению многих, он вряд ли выиграет.
Все это было похоже на правду, и Маркус не испытывал радости от услышанного.
— И сколько изумрудов у французов?
— Шесть.
Маркус кивнул.
— Кто-нибудь из местных представляет интерес?
— Вы имеете в виду кого-то помимо обычных контрабандистов? Нет, я ничего такого не обнаружил.
— А вы знакомы с досточтимым Эмброузом Диксоном? — спросил Маркус, допив наконец свой эль и отодвигая кружку.
— Ну, не совсем с Диксоном, я предпочитаю прислугу женского пола, — с улыбкой ответил Марлоу.
— В этом я нисколько не сомневаюсь, — усмехнулся Маркус, вспомнив о репутации Марлоу в отношении женщин. — Продолжайте в том же духе, хорошо? С Диксоном что-то нечисто. Но я еще не разобрался.
— Всегда рад помочь, — пообещал Марлоу со знанием дела.
— И держите меня в курсе происходящего, — сказал Маркус и встал.
— Обязательно, — ответил Марлоу, — само собой.
Глава 4
Клер Кроуфорд была полной противоположностью Саре и обладала достоинствами, которых так не хватало мисс Тисдейл. Отменный вкус, безупречные манеры и врожденная женственность могли очаровать кого угодно, даже каменного истукана, что делало Клер предметом зависти женской половины населения Дорсета.
И только Сара ей не завидовала.
Ибо Клер заставляла Сару чувствовать себя особенной, и не потому, что она была доброй, чуткой, заботливой или обладала другими качествами, которые присущи женщинам.
Хотя она была именно такой.
Нет, Клер относилась к Саре как к неординарной личности именно потому, что искренне верила в это.
— Ты, Сара, просто обязана бывать на моих приемах. Обещай, что посетишь хотя бы шесть из них, не меньше, — настаивала Клер, приложив к себе очаровательное голубое платье и вопросительно глядя на подругу.
— Очень красиво. Оно подходит к твоим глазам, — ответила Сара, полулежа на кровати Клер и накручивая на палец выбившийся локон. — Только один прием, — возразила она.
Клер улыбнулась, радуясь комплименту подруги, и, отбросив платье на другой конец кровати, потянулась за другим.
— Пять, и не спорь со мной.
Она приложила к себе бледно-желтое платье, указав на глубокое декольте, которое выгодно подчеркнет ее увеличившуюся от беременности грудь, и вопросительно подняла брови.
— О да, то, что надо, — сказала Сара с легким смешком. — Два приема, и это все.
Желтое платье оказалось там же, где и голубое, — в разноцветной куче шелка и кружев, возвышавшейся на постели.
— Послушай, Сара, упрямство не украшает женщину, поверь мне. Четыре.
— Два.
— Три, или я… — Клер замолчала в поисках самой страшной угрозы. — Или я… Плохая собака!
Сара приподнялась и увидела, что Клер пытается вырвать из пасти Титуса то, что осталось от изжеванного светло-коричневого ботинка из мягкой кожи.
— Или я прогоню твою зверюгу из своего дома и больше никогда не пущу. Никогда!
— Ну, перестань, Клер, это был не самый симпатичный ботинок, по правде го…
— Никогда, Сара, поняла? — повторила Клер, просунув палец через большую дыру в мыске ботинка и угрожающе глядя на подругу.
