враждебную ей группировку держав, то, с другой стороны, она не могла допустить и ничего такого, что повело бы к ослаблению ее собственной группы. В этом лежит причина того факта, что сохранение союза с Дунайской монархией оставалось краеугольным камнем нашей политики. Еще во время балканских войн мы успешно противодействовали всем стараниям России, направленным в ущерб Австро-Венгрии. Однако и России с ее ориентированной на Константинополь политикой мы показали нашу готовность к уступкам, неоднократно заявляя русскому кабинету, что мы не намерены создавать ему затруднений в вопросе о проливах. Мы продолжали, таким образом, нашу традиционную политику, стараясь, чтобы более заинтересованные в этом вопросе державы не могли нас стравить из-за него с Россией[11]. Но у нас не было средства против этого стремления России к войне. Если она ставила, перед нами этот роковой вопрос, то мы вынуждены были на него ответить.
Могли ли мы в ответ на него пожертвовать Австрией? Если бы мы допустили распад Австро-Венгрии, славянский мир добился бы победы, имеющей вековое значение. Для европейского запада этот легкий триумф Москвы представлял бы начало эпохи тяжелого русского ига. Германия после падения Австрии играла бы роль послушного вассала Востока. В иной форме и в условиях изменившейся европейской жизни повторилась бы тогда для нас эра Николая I, быть может, уже под именем Николая III. В случае же проявления со стороны Германии строптивости, ее покорители могли бы по собственному усмотрению выбрать любой день, чтобы вычеркнуть ее из числа великих держав.
Подобная капитуляция представлялась мне невозможной.
Широко распространенная легенда ставит возникновение войны в связь с Коронным советом, состоявшимся 5 июля 1914 г. в Потсдаме. Даже немцы поверили этой сказке, хотя наши противники, которые, наверно, набросились бы на эту находку, в своих официальных публикациях ничего не сообщают о подобном совещании, и хотя самое поверхностное исследование обнаружило бы, что большинство перечисляемых участников не было в это время ни в Берлине, ни в Потсдаме.
В действительности же дело происходило следующим образом:
5 июля 1914 г. австро-венгерский посол граф Сцогиени после завтрака за императорским столом передал германскому императору собственноручное письмо императора Франца-Иосифа вместе с докладной запиской своего правительства. Эта докладная записка содержала обширную программу балканской политики на продолжительный срок и намечала ряд энергичных дипломатических действий, направленных против русских планов. Для оказания сопротивления враждебной Сербии и для замены ставшей ненадежной Румынии предполагалось создать себе опору в Болгарии и Турции. Конечной целью являлось создание балканского союза под покровительством центральных держав, с исключением из него Сербии. События в Сараеве были приведены в качестве доказательства, что антагонизм между Австро-Венгрией и Сербией принял характер непримиримый и что австрийской монархии приходится считаться с упорной, неутомимой и агрессивной враждой Сербии. Письмо императора Франца-Иосифа резюмировало идеи докладной записки и указывало на то, что мировая политика держав оказалась бы под постоянной угрозой, если позволить агитации Белграда беспрепятственно продолжаться. Император принял оба документа, заметив при этом, что он может ответить только после совещания со своим рейхсканцлером. После обеда того же 5 июля я и заместитель находившегося тогда в отпуску статс-секретаря фон Ягова – Циммерман имели аудиенцию у императора в парке нового дворца в Потсдаме. Кроме нас, никто не присутствовал. С главным содержанием австрийских документов, копия с которых была препровождена г. Циммерману, я предварительно ознакомился. После моего общего сообщения о содержании их, император сказал, что он не может обманывать себя относительно серьезности положения, в котором находится Дунайская монархия вследствие великосербской пропаганды. Но не наше дело давать совет союзнику, как ему реагировать на Сараевское убийство. Решить это должна Австрия сама. Мы должны тем более воздержаться от прямых советов и указаний, что обязаны всеми мерами стремиться к тому, чтобы австро-сербский спор не вырос в международный конфликт. Но император Франц-Иосиф должен знать, что в решительный момент мы не оставим Австро-Венгрию. Наши собственные жизненные интересы требуют сохранения Австрии в целости. Привлечь Болгарию ему представляется полезным, но не следует из-за этого совершенно отталкивать Румынию.
Эти взгляды императора сходились с моими собственными. Возвратившись в Берлин, я принял графа Сцогиени и объявил ему, что император сознает опасность панславистской и великосербской пропаганды. Ввиду поведения Румынии и стремлений к созданию нового балканского союза против Австро-Венгрии, мы согласны поддержать шаги Австрии к привлечению Болгарии к тройственному союзу. В Бухаресте мы приложили усилия, в смысле направления политики Румынии в благоприятную по отношению к тройственному союзу сторону. По поводу взаимоотношений между Австро-Венгрией и Сербией император ничего не может сказать, так как они не входят в его компетенцию. Однако император Франц-Иосиф может быть вполне уверен, что германский император, в полном согласии с союзническими обязанностями и со старой дружбой, сохранит верность Австро-Венгрии и будет стоять на ее стороне.
6 июля император отправился в путешествие на север и на послание императора Франца-Иосифа ответил 14 июля из Борнгольма в том же самом смысле. Легенда о Коронном совете и о решениях, принятых на нем, таким образом, никакой почвы под собою не имеет. Никакого Коронного совета не было.
Далее, утверждали также, будто мы силой толкнули Австрию на путь войны для разрешения этих вопросов. Донесение баварского посла г. фон Шена от 18 июля 1914 г., недавно опубликованное Куртом Эйонером, как будто подкрепляет эту версию. Правильно ли г. фон Шен истолковал полученные им в статс-секретариате иностранных дел и от других дипломатов сообщения, – судить не берусь. Однако я сомневаюсь в этом. Вероятно, он их спутал с данными из других источников[12]. Для нас было лишь важно, чтобы Вена, если она вообще хочет действовать, не предпринимала половинчатых и медлительных решений. Это не улучшило бы положение, но только еще более осложнило бы его. Основная линия нашего поведения остается, несмотря на это, совершенно определенной. Она намечена достаточно ясно в ответе графу Сцогиени, и мы ее не покидали и впоследствии.
С другой стороны, нам ставят в упрек, что, поощряя вступление Австрии, мы не взяли твердо в свои руки руководство им. Особенно осуждают нас за то, что Австрия отправила ультиматум Сербии без нашего предварительного ознакомления с ним и без одобрения как его общего содержания, так и всех заключающихся в нем подробностей. Еще в настоящее время я считаю, что мы бы совершили ошибку, если бы пожелали предупредить этот упрек. Я не имею здесь в виду того обстоятельства, что раньше, и особенно во время балканских войн, венский кабинет неоднократно давал нам почувствовать, что мы нашим примиряющим вмешательством приносили вред австрийской политике. Между союзниками, притом тесно связанными
